Не говоря ни слова, Самуил наклонился, поднял Руфь, отнес ее в комнату, а затем снова возвратился к отцу фон-Роте.
— Ну что, пришла она в себя? — спросил тот с участием.
— Нет, но теперь горничная оказывает ей помощь. Сядьте и будем продолжать наш разговор; этот несчастный случай прервал его в ту минуту, когда я хотел обратиться к вам с просьбой.
— Я вас слушаю, сын мой.
— Я уже признался вам, что я ни еврей, ни христианин, и что не верю ни в бога, ни в черта. Но несмотря на все это, мне жаль тех несчастных, которых случайность рождения обрекает на нищету, а потому, прошу вас, согласитесь принимать от меня помесячно некоторую сумму для бедных, увечных и сирот, вы знаете много таких... Если золото атеиста внушает вам отвращение, вы можете смыть его святой водой! — заключил он, лукаво улыбаясь.
Фон-Роте покачал головой.
— Слова, внушенные вам злым духом, навеяли на меня ужас, но ваши поступки доказывают, что бог не совсем еще покинул вас, и я не вправе отвергнуть то, что осушит слезы многих несчастных. Итак, мой друг, я согласен принять ваше золото, не смывая его святой водой, так как благодеяние само смоет все зло, что к нему пристало. А теперь мне пора идти, но я хочу еще сказать вам, что глубоко скорблю о потере такого примерного христианина, который радовал бы меня на старости лет.
Растроганный Самуил опустил голову. Священник внушал ему симпатию, он вспомнил прошлое, и сердце его смягчилось.
— Так навещайте же меня почаще, чтобы обратить еврея на путь истинный. Говорят ведь, что терпение преодолевает все; мне не следует только сдаваться сразу, и я буду иметь удовольствие чаще видеть вас.
Отец фон-Роте улыбнулся.
— Хорошо, я каждый месяц буду приходить за вашими деньгами для бедных, но обещайте мне, милый мой Самуил, что если, наконец, дьявол выпустит вас из своих когтей и если вы почувствуете потребность молиться и сделаться христианином, то призовете меня крестить вас; внутренний голос говорит мне, что это исполнится.
— Конечно! Конечно! Обещаю вам,— ответил тот смеясь. Дружески пожав друг другу руки, они расстались.
Оставшись один, Самуил пошел в свой кабинет и взял книгу, но вместо того, чтобы читать, он размышлял о своем разговоре с отцом фон-Роте и о неизбежности объяснения с женой.
Легкий стук в дверь привлек его внимание.
— Кто там? — спросил он, сердясь, что его беспокоят.
— Это я, отвори! — ответил голос Руфи.
Молодая женщина была бледна, и глаза ее с ненавистью устремились на мужа, который смотрел на нее ледяным взглядом.
— Я вижу, что ты оправилась,— сказал он, подавая ей стул и садясь к бюро.— Надеюсь, этот первый опыт излечит тебя от твоих милых привычек. Подслушивать у дверей извинительно только лакеям.