В последнее время, впрочем, подобная избирательность защиты хозяину резко разонравилась.
Снизу донесся длинный, протяжный звук, похожий на стон, потом грохот, и с жалобным дрызгом разбилось что-то стеклянное. Шендже стиснул зубы так, что заныли челюсти.
После неудачного инцидента с зельем, который все его знакомые отчего-то сочли попыткой самоубийства, подобные визиты (спасибо одной бардессе) случались постоянно. У Фелиситы был мягкий характер, но временами она проявляла исключительное упорство, сломить которое нельзя было ни советом, ни принуждением. Слова Шендже о том, что ему не нужны ни обычные целители, ни ментальные, ни травники, ни энергики, ни барды с душеспасительными беседами, пролетали мимо её ушей. И поток утешителей не иссякал.
Это снова был бард. Да, без сомнения, бард. Или барды. Только им было невдомёк, что людям когда-то нужно спать, и явиться в гости Слышащие Ветер могли в любое время суток. А ещё у них у всех складывались необычайно нежные отношения с любимой вазой его жены: сначала они восхищались её красотой, а затем – разумеется, случайно – разбивали на мелкие осколки. Они неизменно извинялись перед хозяевами, вызывался маг, который воссоздавал вазу в её былом великолепии, и она вновь занимала своё место на каминной полке, пока не приходил другой бард, и история не повторялась с начала.
Супруга Шендже упрямо отказывалась перемещать подарок любимой тетушки из большого зала, но маг-починщик по секрету признался хозяину, что ещё несколько несчастных случаев, и даже магия не соберет целое из фарфорового крошева. Кузнец даже поблагодарил бы неведомого гостя, если бы не был так зол.
"Кто бы ни явился, вышвырну, – яростно пообещал себе Шендже, вслепую просовывая руки в рукава халата, – даже если сама Фея. Надоело. Если у них есть, что мне сказать, пусть дождутся утра. Или письмо напишут!!!"
Кутаясь в халат, он аккуратно прикрыл дверь спальни и стал спускаться по лестнице, ведущей на первый этаж. Сделал несколько шагов… да так и замер посреди пролета, судорожно хватаясь одной рукой за перила, чтобы не скатиться вниз, а другой – судорожно стискивая рукоять стилета.
Осветительные шары не горели, и большую гостиную освещало только пламя в камине. С десяток подростков в походной одежде, не замечая хозяина, негромко переговаривались, обменивались шуточками, стаскивали промокшие плащи и раскладывали на стульях и обеденном столе свои вещи. А рядом с камином в любимом кресле Шендже сидел…
Эту полуседую гриву, гордо поднятую голову и четкий профиль он узнал бы даже во сне. Хотя чем считать теперешний сон – ожившим кошмаром или сбывшейся грезой – мастер решить не мог. Меченый вернулся в своей излюбленной манере: не стучась в двери, не взламывая замков, но вот его не было – а мгновение спустя он сидит в облюбованном кресле с таким видом, словно ненадолго отлучался выпить пива. И шансов вытряхнуть его из этого кресла у хозяина не больше, чем голыми руками свернуть шею дикому туру.