– Вы лжете!
– То есть?
– Вы лжете, Морин! Никогда О'Миллой не сможет полюбить англичанина!
– Вы ошибаетесь, отец,– я люблю Фрэнсиса, и мы поженимся!
– Я никогда не дам вам на это родительского согласия!
– Тогда мы обойдемся без пего!
Удар был для Пэтрика неожиданным.
– Вы сможете ослушаться отца, Морин?
– Именно так!
– Тогда я вас прокляну! И до конца вашей жизни вы будете несчастны! Морин, дитя, возьмите себя в руки… Разве вы не видите, что это англичанин?
– Такой же, как и мама, да?
О'Миллой ждал этого удара ниже пояса с того момента, как разговор принял неприятный оборот. Он стал разыгрывать обычную слезную трагедию.
– Неужели же мои дети до конца жизни будут упрекать меня моим прошлым? Неужели же я не заслужил прощения, как следует воспитав вас?
– Нас воспитали не вы, а мамми!
– Неблагодарная! Я знал, что это случится! Я был уверен, что английская кровь вашей матери когда-нибудь отравит чистую ирландскую кровь в ком-то из вас! Для меня вы – потерянная дочь, Морин, слышите? Потерянная дочь!
Подошел стражник, привлеченный его криком.
– Успокойтесь, О'Миллой, или я отведу вас в камеру!
– Здесь я нахожусь под защитой королевы! Вы не можете допустить, чтобы меня оскорблял англичанин, которого я не в состоянии сейчас вздуть!
– Я думал, что молодая мисс – ваша дочь?
– Нет, это не дочь! У нее нет отца! Она дошла до того, что хочет выйти замуж за англичанина!
– И что же? В чем дело?
– Естественно,– вы на их стороне! Господи, дай мне силы сломать эту решетку, и клянусь: моя дочь станет вдовой еще до свадьбы!
Он бросился к решетке, яростно рыча, ухватился за нее, и надсмотрщику пришлось позвать на помощь своих сослуживцев, чтобы отвести обратно в камеру этого сумасшедшего. Все это происходило на глазах у перепуганных Фрэнсиса и Морин. Непослушная дочь только и смогла крикнуть:
– Отец! Отец! Ради Бога, успокойтесь!
Но тот, вырываясь из рук охранников, прорычал в ответ:
– Я прибью этого английского вора! Слышите, Морин? Я прибью его! Я натравлю на него ваших братьев! Дайте мне только вернуться домой!
Его увели, но голос его еще долго был слышен под сводами тюремных коридоров. Успокоился Пэтрик только в камере. Поправив одежду, он сел на кровать и взглянул на товарищей по несчастью, ожидавших объяснений. О'Миллой вздохнул и разбитым голосом произнес:
– Как трудно стареть, ребята… Даже ваши дети не хотят больше вас уважать… Если хотите знать,– мир на краю гибели…
В молчании, которое последовало за этим важным заявлением, никто не произнес ни слова, зная, что старик, начав, выскажет все до конца.