Она пробралась к сараю и стала у стены, вслушиваясь и всматриваясь. За стеной звякнула цепь.
— Ник!
Решив бросить пустое занятие, Ник отложил ручку и бумагу, обнял колени руками и положил на них голову. «Слуховая галлюцинация!» — подумал он. Но вдруг довольно ясно увидел перед глазами Конни. И снова услышал голос, зовущий его по имени.
— Да, галлюцинации!
— Ник! Что ты сказал?
— Я сказал, — ответил он, — что клаустрофобия имеет множество проявлений. Я полагаю, ты одно из них.
— А я полагаю, что ты превратишься в покойника, если мы тебя отсюда не вызволим.
Ник вздрогнул. Голос звучал очень тихо, но отчетливо. Однако он готов был поклясться, что сам выдумал его в своем одиночестве. Он осторожно встал на ноги, посмотрел на дверь, потом на крошечное окошко напротив двери…
Прижавшись спиной к задней стене сарая, Конни боялась заглянуть в окно. Свет свечи может высветить ее лицо и выдать часовому, если он через дверь заглянет в сарай. Но она собралась с духом и все-таки заглянула. По другую сторону от грязного стекла были глаза Ника. Она закрыла рот рукой, чтобы не закричать.
— Конни! — Ник потянулся к ней, но цепи не позволили ему подойти.
Рукой, однако, он сумел дотянуться до окна.
— Говори тише! — раздался ее горячий шепот.
Она с трудом справилась с комком в горле, увидев, как сотня чувств отразилась на его лице. К ее удивлению, из них верх взяло негодование. Он отступил от окна и впился взглядом в лицо женщины, которую именовал своей богиней. Черный платок покрывал ее каштановые волосы, и что-то вроде дегтя было на ее лице. Зеленые, как море, глаза были полны слез. Разве галлюцинации плачут?
Он снова потянулся к ней, пока кольцо не впилось в его ногу со страшной болью. Но он даже не осознавал, откуда идет эта боль.
— Ты не галлюцинация?
Из ее горла исторглось приглушенное рыдание. Она просунула руку сквозь выбитый уголок стекла, и рукав зацепился за острый край, обнажив белизну ее руки.
Их руки встретились. Он дотронулся пальцами до своих губ, потом до ее руки.
— Только так я могу сейчас поцеловать тебя, — прошептал он, осознав, что это не галлюцинация.
Она засопела и зашмыгала носом, как совсем уж не подобало делать такой красивой женщине, как она.
— Мне нельзя плакать, смоется обувной крем!
Ник попробовал улыбнуться.
— Я боюсь, — сказал он.
— Боишься?
— За тебя. Я не думал, что ты станешь подвергать себя такой опасности. Это не входило в мои расчеты. Я тебя просил и предупреждал…
— Дурацкая, яйца выеденного не стоящая чепуха! Не мели вздор сейчас, Ник! Я пришла спасти твою вшивую шкуру, а ты!.. Я люблю тебя!