— Значит, это была всего лишь плата, Конни?
Она обвила его руками:
— Я хотела дарить тебе свою любовь и любить тебя, как любая женщина любит мужчину. За то, какой он есть, а не за то, что он ей дает.
В логове мятежников его голос вряд ли звучал напряженнее, чем сейчас:
— А теперь ты вдруг поняла, что не любишь меня?
— Я не хочу любить тебя!
— Это разные вещи!
— Ник, пожалуйста!
— Ты любишь меня? — с него слетела вся его дипломатическая сдержанность, когда он грубо схватил ее за плечи и, смотря ей прямо в глаза, спрашивал: — Скажи мне, скажи, ты любишь меня?
— Я люблю тебя, и от этого никуда не денешься!
— Тогда зачем ты меня мучаешь?
— Потому что ты захочешь, чтобы я осталась на Лампуре, — она дотронулась кончиками пальцев до его губ. — И не надо меня уговаривать. Я не могу жить в вечном страхе за людей, которых люблю. Я больше этого не вынесу.
Нагрудный карман Ника был пуст. У него не было платка, чтобы вытереть ее слезы.
— Да, теперь я очень храбрый!
— Если что-нибудь случится со мной, с нами, с нашими детьми, ты бросишься спасать нас и тебе свернут шею.
— Естественно, брошусь.
— Нет, это неестественно! Люди не должны гадать по утрам, вернутся ли вечером домой те, кого они любят. Я ездила с тобой по городу. Я видела страх людей, и мне тоже страшно.
— Но революция свершилась! Все!
— Будет другая. Почему бы теперь правительственным войскам в свою очередь не податься в горы?
Она икнула и, несмотря на слезы, рассмеялась:
— Я хочу сейчас видеть тебя такого, каким ты был при нашей первой встрече. Ты не желал ни во что ввязываться, не хотел действовать опрометчиво. Ты был такой рассудительный и благоразумный!
Он покачал головой и провел пальцем по ее заплаканной щеке:
— Но только не в отношении тебя. В отношении тебя я не могу быть благоразумным!
— Спасибо, — сказала она, имея в виду гораздо больше, чем могло выразить это простенькое слово. — Мне очень жаль.
Она вела себя как-то странно. Ник заметил это и выпустил ее из своих объятий. Она показалась ему такой же одинокой и беззащитной, какой она была, когда он увидел ее впервые.
Конни боролась. Она боролась теперь с Ником и со своими чувствами.
Как бы он ни старался, сейчас он не мог облегчить ее боль.
— Ну, я пошел, до свидания! — выдавил из себя Ник.
Он дошел уже до двери.
— Да, вот еще что! Боюсь, что тебе придется пойти со мной.
— Ник?
Он поднял руку:
— Я чувствую себя так же, как и ты. Так же, как и ты, я не смогу спать из-за страха, что с тобой может что-то случиться. Пошли в посольство. Завтра я посажу тебя в самолет.
Он поднял ее чемодан.