— Мне ты не мешаешь.
Кончиками пальцев Ник принялся гладить ее колено, чувствуя, как оно покрывается гусиной кожей.
— Конни, если ты хочешь быть со мной…
— В этом и состоит проблема, Ник. Да, я хочу быть с тобой, но я не уверена…
Ник напрягся всем телом, но справился с собой, и на лице его появилась прежняя невозмутимость, стоившая ему немало.
— Тогда мы не должны делать ничего, о чем ты потом могла бы сожалеть.
— Я никогда бы не стала сожалеть о том, что занималась с тобой любовью, Ник. О чем бы я сожалела, так это о том, что просто использовала тебя или причинила тебе боль.
— Я уже не такой идеалист и не столь наивен, как прежде.
— Разве?
Он удрученно кивнул головой, а Конни непроизвольно протянула руку и погладила его по волосам. Когда Ник уронил голову себе на грудь, она не выдержала.
— Там, на улице, ты сказал что-то в тот момент, когда взорвалась бомба. Я не расслышала. Повтори это, пожалуйста, сейчас.
Ник ощутил на языке чистый, неразбавленный привкус железа, который сказал ему, что пришло время выложить карты на стол. Никаких колебаний, никакой лжи, такие вещи больше не пройдут. Эта женщина видела его насквозь, как никто другой.
Спустя мгновение они оказались в темноте по причине прямого попадания снаряда в главную электростанцию страны. Лампура-Сити погрузился во мрак.
Темнота упала между ними, как тяжелый занавес. Конни судорожно глотнула воздух и прильнула к нему.
— Я здесь, — хриплый голос Ника прозвучал у нее прямо над ухом. — Я здесь, любовь моя.
Она вцепилась в его плечо. В первый раз за весь вечер ее обуял настоящих страх.
— Может, мы спрячемся в ванной комнате?
Она ждала, что он встанет, но он остался там, где сидел.
— Приступ клаустрофобии, — объяснил он.
Она еще крепче прижалась к нему.
— Останемся здесь, не нам же с тобой бояться пуль и снарядов! — Ник постарался произнести это весело и беззаботно, как будто все происходившее было не более чем игрой, но его выдал голос.
Конни затрепетала и не стала противиться, когда его руки принялись проводить упоительное обследование ее тела. Они ласкали ее голые колени и бедра, забирались под груди, гладили плечи, будто Ник все никак не мог поверить, что она здесь, с ним, в этой темноте.
Его нос уткнулся в ее щеку, а губы отыскали мочку уха. Она слышала, с каким наслаждением он вдыхает запах ее волос. Конни легла на спину, он потянулся за ней, шепча убаюкивающие слова о том, что все будет хорошо, что снова взойдет солнце, что завтра цветы опять раскроют свои лепестки.
О Господи, как она любила его за эти вот слова.
Он снова и снова зарывался носом в ее волосы, каждый локон которых был напрямую связан с немыслимо интимными уголками ее тела. Его ласки скорее убаюкивали ее, чем возбуждали в ней желание. Ей казалось, что он задался целью узнать только внешние очертания ее тела, чтобы испытать свой предел прочности.