– Стреляй! – рычит Пархоменко. – Ты что, уснул, греб твою мать?!
– Греби свою, дешевле встанет, – цежу я сквозь зубы – и не стреляю.
Не могу.
Я впервые вижу некроба так близко. Те, в квартире Терентихи – не в счет. Там все было очень быстро и очень страшно. Сейчас никакого страха у меня нет. Есть чувство досады, горечь какая-то. Обида.
Вот передо мной человек. У него есть работа, семья, любимая и любящая жена, дети. По выходным он ходил с ними в парк культуры и отдыха, покупал мороженое, потом пил пиво с друзьями. На рыбалку ездил, газеты читал вечером, футбол смотрел, «Пахтакор» – «Спартак».
А теперь он – бывший человек. Бычел. Некроб. Умрун. И я должен его убить. Убить уже мертвого? Или еще живого?
Как понять?
– Козел! – это уже Боровиков. Он высовывается из кабины с пассажирской стороны и стреляет из автомата одиночными. Пули раскалывают асфальт у ног некроба. Тот прибавляет шаг. От машины его теперь отделяет не больше пяти метров. Подняв руки и раскрыв рот, некроб издает странный звук – то ли хрип, то ли вой. И тогда я нажимаю на спусковой крючок.
Грохот выстрелов оглушает. Пулемет прыгает в руках, гильзы летят вниз, весело звеня об алюминий бочки. Стрелять из РПК нужно уметь. У него сильная отдача и ствол здорово уводит в сторону. Первая моя очередь уходит «в молоко». Стиснув зубы, прицеливаюсь снова – хотя чего тут целиться, стрелять приходится практически в упор! – и даю вторую очередь.
Попадаю. В ногу. На светлой ткани брюк расплывается темное пятно. Некроб не обращает на рану никакого внимания. Красный шарик вьется над ним, словно поплавок. И тут нога подламывается и он падает на асфальт. Падает – и поднимается, опираясь на колено.
И вот когда это существо принимается ковылять к «Газону» на коленях, мне становится страшно. Так страшно, что я крепко вжимаю приклад в плечо и начинаю стрелять, точно пытаясь отгородиться от некроба веером пуль.
– Отставить! – орет Пархоменко. – Ты что, озверел?! Патроны надо беречь.
Я киваю, опускаю пулемет на теплый металл бочки. У меня дрожат руки. Некроб, изрешеченный пулями, копошится на асфальте, пытаясь ползти в нашу сторону. Молоковозка трогается с места.
Как говорится, с почином…
На площади, под огромным плакатом, изображающим счастливых детей, выпускающих в небо белого голубя, под буквами «Мир! Труд! Май!» бродит толстый человек без головы. Черт, не человек, не человек!
Некроб.
Повсюду валяются брошенные транспаранты, флаги, бумажные цветы, портреты руководителей партии и правительства. Наш «Газон» наезжает на лицо Андропова, и под колесом с хрустом ломается деревянный держак.