— Я уже знал об этом.
— Неужели они стоят миллиард долларов?
— Почти. Хочешь поговорить об этом?
Виктория опустилась на постель рядом с ним.
— Я хочу извиниться.
— Твоей вины нет.
— Есть. Это все я. Я приношу несчастье. Но я не знала, что это передается.
— Что?
— Передается. А равно Б, Б равно С, поэтому…
— Я знаю, что это означает. Но объясни, какое это имеет отношение ко мне.
— Я принесла несчастье Джерри, а он работает у тебя, поэтому я принесла несчастье тебе. Мне действительно очень жаль.
— Ты не виновата. Обещаю.
Он встал и надел пиджак. Когда он был вот так полностью одет, связь между утром и вчерашней ночью прервалась. Ей бы радоваться, но у нее не получалось.
За каких-то двенадцать часов ее жизнь превратилась в хаос.
Ей срочно нужен аспирин от головной боли и что-нибудь, чтобы унять боль сердечную.
Ее сестра возится на кухне, у нее жуткое похмелье после вчерашнего приема, а Алекс, который был одновременно совершенством и ошибкой, сейчас навсегда уйдет из ее жизни.
— Я тебе позвоню, — пообещал он.
И ушел.
Виктория снова легла и завернулась в покрывало. Зарывшись лицом в подушку Алекса, она вдыхала его запах. Пахло шампунем, мылом и большим, теплым мужчиной.
«Мне надо все это пережить», — убеждала она себя. Ночь была чудесной, но чудеса, как известно, проходят. Надо думать о том, что у нее есть непреходящего: друзья, сестра, ее детский центр, дом, Питтс.
Алекс — это временное.
И это хорошо. Даже очень хорошо. Отлично, на самом деле.
Она выползла из-под покрывала и быстро натянула на себя футболку с длинными рукавами и комбинезон. Это была ее рабочая одежда, и она поможет ей вернуть мысли в привычную колею и забыть об Алексе.
Может быть.
Лет через тысячу.
Она умылась, почистила зубы, вышла из ванной и увидела свою кровать со смятыми простынями. Прислонившись к дверному косяку, она вздохнула и поняла, что будет скучать по нему. С ним ей было хорошо, а секс… надо быть честной… секс был просто фантастический.
Она почти выбежала из комнаты, пытаясь обогнать воспоминания, но не могла. Они были с ней, они преследовали ее, терзали, не давали покоя.
Она будет скучать по тому, как он поправляет очки, когда ему в голову приходит не совсем приличная мысль, как он затягивает узел галстука, когда его застают врасплох. Никогда не забудет, как уютно ей было в его объятиях и как ровно стучало его сердце, когда она слушала его, прислонясь щекой к его груди.
— Я такая глупая, — пожаловалась она самой себе.
— Думай о хорошем, — посоветовала ей Вера, выходя из кухни с Питтсом на руках. — Может, он позвонит.