— Это ей по карману.
— Я тебе перезвоню через час.
— Спасибо, Сэм, — сказала Мерри и положила трубку.
— Сколько? — спросила Хелен. Ее лицо было белым, как мел.
— Тысяча.
— Но я не могу… Мы не можем…
— А твои родители? — спросила Мерри.
— Ой, я же не могу…
— Сколько ты можешь осилить?
— Триста. Ну, триста пятьдесят.
— Ладно. Остальное будет моей долей.
Через три дня Мерри отвезла Хелен на Парк-авеню, по адресу, который дал ей Джеггерс. Мерри сидела в приемной, листала журналы «Лайф», «Лук» и «Сатэрдей ивнинг пост», пока в соседней комнате из чрева Хелен выковыривали ребенка. Врач вышел из операционной, сел рядом с Мерри, и они стали ждать, когда Хелен очнется от наркоза.
— С ней все в порядке? — спросила Мерри.
— Да, все нормально. С ней все будет отлично, — он глубоко затянулся сигаретой, выдул струю дыма в потолок и сказал. — Единственное, чего я никак не могу понять, почему вы, дрянные девчонки, не можете себя обезопасить. Она же могла сэкономить себе девятьсот восемьдесят пять «зеленых». И не причинять себе столько неудобств.
— Вы правы, — сказала Мерри.
— Или вам сэкономить девятьсот восемьдесят пять «зеленых», Это же ваши деньги?
— Почему вы так решили? — спросила Мерри.
— Это мое предположение.
Мерри вспомнила, как ходила в банк с чеком Хелен и чеком Тома, как сама выписала чек, а потом сложила десять стодолларовых купюр в свой кошелечек и бросила его на дно сумки. Сумка от этого ничуть не потяжелела.
— Ну, часть — моя, — согласилась она.
— Послушайте, пока мы тут ждем, хотите я вас осмотрю? Должны же и вы извлечь из этого какую-то пользу?
— Хорошо, — согласилась Мерри.
Он повел ее через приемную в один из смотровых кабинетов. Они прошли мимо раскрытой двери, и Мерри увидела лежащую на кушетке Хелен. В соседнем кабинете под пристальным взглядом врача она разделась, влезла в гинекологическое кресло и расставила ноги. Металлические детали кресла обожгли ее кожу холодом. Смертельным холодом.
Через два дня Хелен съехала с квартиры, и Мерри осталась одна. Мерри снова вернулась к прежнему распорядку дня: чтение, прогулки в парке, театр, возвращение домой, телевизор. Не так-то уж это и плохо, решила она. Совсем неплохо.
* * *
В лос-анджелесском международном аэропорту ее ждал лимузин, присланный кинокомпанией. Еще одна отсрочка, подумала она. Она и сама пока еще не могла понять, что именно оттягивалось. Но что-то происходило, что-то изменилось — что? Благодаря участию в спектакле, она прожила эти семь месяцев как за каменной стеной: ей надо было говорить одни и те же слова в одних и тех же ситуациях на той же самой сцене каждый день. А теперь она была лишена всего этого. Она ехала в Голливуд, чтобы собственными глазами увидеть, как снимается кино, и чтобы испытать собственные силы. Испытать себя, точнее говоря, и сравнить себя с отцом. О Тони она уже и думать забыла. И вообще она как-то умудрилась отшивать всех мужчин, которые в последнее время попадались ей на пути и пытались вторгнуться в ее жизнь. Над ними всеми, непостижимые и недостижимый, словно на гигантском рекламном щите в туманной дымке вдали, сиял образ ее отца. Это был его юрод. Кино было его игрой. И вот она здесь — чтобы присоединиться к игрокам.