Вот он в Африке в роли Сесила Родса, возводящего империю в джунглях. А в это время в десяти тысячах миль от Юга Африки Милтон Берль[11] в роли некоего обывателя орет: «Грим!», получает гигантской пуховкой по носу и создает империю в других джунглях. Телевидение! Этот диковинный экспонат Всемирной выставки 1939 года, который всю войну пылился на полках радиотехнических лабораторий, внезапно превратился в образ жизни.
Во всех уголках Америки люди стали покупать телевизионные приемники и после ужина всей семьей садились смотреть дядюшку Милти, или Эда Салливена, или старые кинокартины — да все, что угодно, потому что они попадали прямо к ним в гостиную бесплатно. В Голливуде и Нью-Йорке кинопромышленники запаниковали и начали нервно жевать свои сигары и грызть ногти. Весь созданный ими миропорядок рушился на глазах. Контракты разрывались, так как киностудии сокращали производство, отказываясь рисковать и надеясь, что им как-то все же удастся пережить эту катастрофу. Первыми жертвами спада кинопроизводства стали молоденькие актриски. «Фокс» отказался от Мэрилин Монро, которая к тому времени пару раз снялась в эпизодических ролях и всегда безотказно соглашалась эскортировать нью-йоркских компаньонов, наездами появлявшихся в Голливуде. Джозеф Манкевич с трудом уговорил Дэрила Занука возобновить с ней контракт, чтобы он смог снять ее в фильме «Все о Еве». Она была одной из немногих дебютанток, кому удалось-таки удержаться наплаву.
А для звезд заказывали старые песни. Только теперь они звучали еще громче и были богаче аранжированы. Хотя студии рвали контракты с актерами, снимали их с жалования и не выплачивали им накладные расходы, это было экономически обоснованным и разумным. Главный смысл подобной экономики заключался в том, чтобы поднять гонорары до заоблачных высот и чтобы кинозвезды, которых Голливуд и так уже обогатил, стали вне досягаемости для конкурёнтов. Сэм Джеггерс организовал Мередиту двухгодичный контракт, который был короче обычного. Он осторожничал. И удача ему улыбнулась. Мередит за эти два года снялся в четырех картинах — после чего контракт расторгли. Но хотя контракт с ним разорвали, его самого не забыли. Его лицо было знакомым, его имя было известным: он привлекал публику, он был гарантией кассовых сборов, он был тем, ради кого люди готовы покинуть свои уютные гостиные с телевизионными приемниками и пойти в кино — надеть ботинки, нанять для своего малыша няньку и заплатить за билет. Первая же картина, в которой он снялся после того, как истек его двухгодичный контракт, принесла ему столько денег, сколько он не заработал на предыдущих четырех контрактных кинолентах. Вторая картина принесла ему вдвое больше. А снимаясь в третьей, он уже был не актером на зарплате, а самостоятельной кинокомпанией, участвующей в совместном производстве и имеющей свою долю прибыли. И все это было вполне оправданным. В конце концов, ведь что делал продюсер — он заключал с Мередитом контракт, потом отправлялся с подписанным Мередитом документом в Американский банк, где под согласие Мередита участвовать в будущей картине можно было получить кредит в два миллиона долларов. Обеспечение такого кредита само по себе заслуживало право участия в совместной продукции и получении доли прибыли.