Она слышала, как они вошли в дом. Слышала, как Джослин поднялась в свою комнату, но Мередит остался внизу. Он что, боялся прийти к себе в спальню, к своей жене, лечь в собственную постель? Или он ждал, пока она уснет? Или чувствовал свою вину? Или восхищался собой, словно призовой жеребец на зеленом пастбище? Она тихо лежала и прислушивалась. Вот зазвенел лед в стакане. Прошло еще немало времени, прежде чем до нее донесся новый звук. Он поднимался по лестнице. Он вошел в комнату и начал раздеваться. Как все сложно! Ему пришлось опять одеться, чтобы он смог войти сюда и раздеться. Она подавила смешок.
— Ты не спишь, милая?
Она молчала.
— Карлотта, ты не спишь?
Ни слова.
— Карлотта? Ничего же не случилось. Мы просто ходили купаться. Вот и все.
Его ложь разозлила ее куда больше, чем увиденное. Она лежала, не шелохнувшись, и больше он к ней не обращался. Он залез в постель и почти мгновенно уснул. Ну конечно. Он всегда сразу засыпал после занятий любовью.
Карлотта задремала лишь на рассвете.
Утром она все еще чувствовала себя разбитой. Она решила, что это от бессонной ночи, и не встала. Она попросила служанку принести ей завтрак в постель и не вышла даже после завтрака. Как бы было здорово, подумала она, вот так завернуться в простыню и вообще не вставать. Но в дверь спальни постучали. Забавная очередь из трех коротких стуков.
— Фредди?
— Да. К вам можно?
— Да. Входи.
— Как вы узнали, что это я?
— Не знаю. Просто догадалась.
— Боюсь, у меня для вас малоприятные новости.
— Ты все шутишь.
— Нет. С вами хочет поговорить Джослин.
— О господи! Это еще зачем?
— Взять интервью. Зачем же еще.
— Ну конечно, зачем же еще.
— Что мне ей сказать?
— Только не сейчас. Скажи ей, что у меня все еще болит голова. Скажи — после обеда, а может быть, завтра. Как только мне станет лучше.
— О’кэй. Так я и скажу.
Так он ей и сказал и пришел к Карлотте сообщить, что назначил встречу на следующее утро.
— Спасибо.
— Это моя работа.
— Ты хорошо работаешь. А как насчет того, чтобы немного отвлечься от работы?
— В любое время.
— Тогда сейчас. Давай… Не знаю, что. Давай сыграем в карты, что ли.
— Отлично. Я принесу карты, — сказал он.
— Захвати еще и водки.
— Вот это другое дело! — сказал он.
Он принес колоду карт и бутылку водки. Они играли в карты, пили, и Фредди рассказывал ей забавные истории и вообще занимал ее своей любезной болтовней. Карлотте вдруг пришла в голову мысль, что ведь она делает нечто очень неприличное, по крайней мере, для постороннего глаза: лежит в постели, пьет с мужчиной у себя в спальне. Ах, развратница! Нет, она была бы развратницей, если бы Фредди был настоящим мужчиной. А она — настоящей женщиной. Она никогда не изменяла Мередиту именно потому, что это было для нее очень легко и совершенно безопасно. Но после нескольких партий и после пяти или шести рюмок, все стало казаться ей ужасно несправедливым. Она и сама толком не понимала, что же именно было несправедливым, но так уж ей казалось. Все казалось вопиюще несправедливым. Что ей приходится быть с Фредди. Что Фредди приходится быть с ней. Что они так привязаны друг к другу, эти два бракованные изделия, сошедшие с конвейера рода человеческого. Это было чертовски несправедливо.