Пешков теперь реже оставался дома, боясь внезапного прихода ученика. Для прогулок по парку Левушке был куплен небольшой тонкий ошейник. Один его вид устрашал кота лучше пешковской трости. Алексей Иванович тащил за собой сопротивляющегося Леву через улицу, уговаривая его, злясь, матерясь как сапожник. Прохожие нередко крутили пальцем у виска, наблюдая за ним, считали Пешкова чем-то вроде городского сумасшедшего. Когда Пешков доходил до скамейки, на кота было страшно смотреть: он шипел, поджимал уши, его мокрая, грязная шерсть топорщилась комками на шкуре. Алексей Иванович хватал Леву за шкирку и сажал рядом. Закуривал сигарету, прихлопывая кота по загривку: «Ну, говорил я тебе, братец – хорошо тут».
Пешков со смехом рассказывал Леве, как пять лет назад (господи, уже пять лет прошло!) он раскачивал одним вечером Софью вон на тех качелях. На ней было зеленое пальто и коричневый берет, качели противно скрипели, а она, с закрытыми глазами напевала что-то, подергивая каблучками. Проходящий мимо ребенок жестоко и неосознанно бросил – «Вы бабку катаете?» «Знаешь, Левушка, а Софья не смутилась, нет. Говорит – да, мы здесь бабку катаем. Мы так смеялись, шли в обнимку, смеялись как дети. Почему смеялись? А черт его знает. Хорошо нам было». Кот вылизывал шерсть, иногда мудро и сочувственно глядя на руки Пешкову. Бывало, что в парк кроме кота и старика никто или почти никто не приходил. Только тихо и грустно томилась своим ходом осень. Проходящий за спиной Пешкова человек смотрел на него и кота, сидящих неподвижно, на их почти одинаковые по толщине шеи, на мятую шляпу Алексея Ивановича, на его сложенные носками внутрь худые ноги и думал с восторгом – «Мне двадцать!» – ускорял шаг, почти подпрыгивая на ходу, и уходил туда, где его ждали.
Обычно Пешков брал с собой флягу с водкой. Он предпочитал коньяк, но где нынче взять хороший коньяк (особенно за те деньги, которыми он располагал)? Все хорошее осталось там, где прошла жизнь, а здесь только смерть, ожидание смерти, тление, упадок – в общем хорошего коньяка здесь явно не найти, ничего хорошего не найти, и искать не стоит. «Я же часто раньше думал, Левушка. Обо всем на свете… А теперь подумаю что-то и уйду в небытие. Я теперь знаю, что это такое. Это небытие, Левушка, это оно». Пешков вздыхал, сутулился и, не кривясь, отпивал большой глоток.
Ближе к ночи они уходили домой. Кот, предчувствуя тепло, стремясь к нему, семенил впереди, подняв хвост и уши. Пешков, слегка пьяный, волочился за ним, покачиваясь, как тряпичная кукла, и с содроганием вспоминал о первом занятии.