Собратья-хакеры прислали ей из Германии очень странный фотоальбом. В математических терминах я не силен, но вот что застряло у меня в голове после ее рассказов.
Любую математическую функцию можно изобразить неким графическим узором. У простых функций узор попроще, у сложных – позаковыристее. Точнее, это даже не узор… Помнишь, мы разглядывали заиндевелое окно в хибарке у зимнего моря? Я еще удивлялся, почему эти окна никогда не замерзают целиком… Так вот, это сильно напоминает иней. Или, скажем, кристалл. Вырастает из одного угла и разветвляется, повторяя сам себя, – все крупнее, крупнее, а к середине «окна» растворяется в пустоте, исчезает совсем. Будто сил нет дальше распространяться.
Так вот, получается, что каждая функция – единичная, частная попытка охватить Хаос. При этом такой функции, которая охватила бы весь Хаос на свете, на этом свете вроде как не бывает…
Может, я понял ее объяснения не совсем верно? Ты же знаешь, у меня с точными науками всегда было непросто. Помню, в детстве меня взбесило, когда старший брат приехал из летней физматшколы и рассказал, как «они с ребятами» на полном серьезе ставили эксперименты с Моцартом: включали разным людям Сороковую симфонию и предлагали «жать на кнопочку» в моменты получения наивысшего эстетического удовольствия. А затем пытались выяснить, какие сочетания нот в музыке Моцарта «торкают» людей чаще всего. Я тогда ходил в музыкалку и, хотя в целом учился так себе, сольфеджио любил. И просто кишками чувствовал, что он занимается ерундой. Хотя спроси он меня, почему, я бы не знал, что ответить. Поэтому я обозвал его дураком, и мы еще долго ругались, а потом дулись друг на друга как мышь на крупу. Помню, самым «вменяемым» аргументом у меня было:
– Это идиотизм!
– Почему?
– Потому что так не бывает!
* * *
В тридцать три года, разглядывая альбом с фракталами, я заново прокручивал в голове ту полузабытую детскую ссору. И думал о том, что теперь, двадцать лет спустя, мой диалектически подкованный братец – истый православный прихожанин. И его маленькое издательство специализируется на нотных книгах для церковного пения. А совсем недавно он написал мне в письме: «Ты еще поймешь, что нет смысла искать иной словоформы для сохранения и передачи человеческого опыта, нежели Святое Писание».
* * *
Третьим математиком, с которым меня пересекла жизнь, был крутой столичный «программер» по кличке Джейсон. Иногда по субботам я встречал его в «Клубе О. Г. И.» на Чистых прудах, где он пил водку, страдал от несчастной любви над томиком Кьеркегора