– Как низко вы пали, – заявил он, со злобной радостью повернув к Флоре острое лицо. – Как низко вы пали, кузина… Впрочем, вы еще помните, что вы моя кузина?
– Да, – удивленно ответила Флора, и голос ее напрягся. – Да, я помню. Ваш двоюродный дядюшка и мой дедушка… Но при чем здесь это? Жильдас, что это вы так побледнели?
Она задала этот вопрос, не слушая, что ответил ее рыжий кузен. А его ответом был сигнал к травле, охотничий посвист псарей, спускающих свору. Громкий, грубый свист, который никогда не употребляли при дамах уже со времен Людовика Четырнадцатого.
– Я сказал этому мужлану, который мнит себя шевалье, что на его месте я бы убрался из дома, где собрались люди не его круга. Мне говорили, дорогая кузина, что вы в дружбе с поэтом, но я не знал, что этот поэт ухаживал за кроликами, махал косой и кормил свиней в свинарниках моей родни. Мне кажется, это слишком для того, кто претендует на сердце женщины из моего рода.
– Шуазе, вы сошли с ума! – вскричал д’Орти, который быстро прибежал и был полон решимости выдержать до конца роль хозяина дома. – Шуазе, я прошу вас взять свои слова обратно или покинуть мой дом. Жильдас – мой гость.
Наступила тишина, и подошедшие на всякий случай гости почувствовали, как вокруг этих двоих возникло опасное напряжение.
– Я не возражаю, чтобы он остался в салоне, – продолжил де Шуазе, и его рябое лицо и рот исказила гримаса злобы. – Но пусть разносит кушанья или натирает паркет. Я не желаю видеть, как он танцует у меня перед глазами, не важно, с кем из дам. Не исключено, что их предки были обезглавлены кем-нибудь из его семьи. У вас нет памяти, д’Орти. Надо быть безумцем, чтобы приглашать к себе мужиков после того, что они сделали с нашими предками…
Жильдас, который то бледнел, то краснел, то снова бледнел, слушая слова де Шуазе, шагнул вперед и произнес ясным голосом:
– Да, я косил хлеба, месье Ничтожество[10], и с удовольствием сражусь с вами на косах, на саблях, на чем пожелаете, и в угодное вам время.
– Я бьюсь только с людьми моего круга, – начал было де Шуазе, но тут Жильдас так громко свистнул, что маркиз отскочил.
Его брат Норбер, в насмешку прозванный «малыш Шуазе» за огромный рост и толстое брюхо, которым он обзавелся в двадцать лет, глупый увалень, полная противоположность подвижному умом и телом Анри, набросился на Жильдаса. Спустя несколько секунд в потасовке участвовали трое, потом уже четверо, потому что я крепко поддал ногой брату обидчика. Какая-то женщина резко вскрикнула и упала в обморок или сделала вид, что упала. Мне не надо было оборачиваться, чтобы понять, что это была Артемиза. Общество сразу успокоилось, точнее, всеобщее возбуждение стало осмысленным.