Я не виноват, что мне не дано было то, что подарено ему. Я не убил его своими кознями и письменными штуками. Я поразвлекался, он шел своей дорогой.
МАСКА: Жизнь — сегодняшний день, миг. Как бы не так! Были дни, когда Пушкин не жил без меня, когда — смотрел любовно, хотел раствориться, я был тем, что тянуло его вверх. Наш век почитали мы бурным, однако ж так мало было новостей, информация — это должна была быть или бумага, или предмет, или человек — просто так узнать ничего нельзя было из воздуха, все должно было явиться на дом и вполне матерьяльно. Дома полнились новостями. В богатом доме — больше информации, больше новостей, крестьянин жизнь проживал, глядя на бок своей коровы, пасущейся в поле, да себе под ноги — грязь меся. Матушка годами ходила в одном платье, блузы штопали, даже до стирки дело доходило неспешно. Не красили волос, не перебивали мебель — ну разве что к свадьбе, только-только появлялись газеты.
Да мало ли что появлялось в свете, а до домашнего быта не доходило. Проезжала повозка — можно было потрудиться узнать, кто такие. Послушать музыку — концерты у вокзала и инвалидные оркестры на балах. Много людей, событие. Если сидишь затворником — не знаешь, какое на дворе тысячелетье. Тем значительней человек в этом вакууме.
Жизнь, полная только созерцания и мыслей, — что ему было б не додуматься до чего-то более яркого и стройного, чем мои неоформившиеся мизантропии? Попав на месяц в новое место, ты был обречен иметь дело с людьми, которые даже из такого стоялого места не двинутся никогда в жизни. Месяц — он был твой, придумывай себе направления. Пушкин предпочел пойти за мной. Как утенок, как щенок — за первым движущимся объектом, меня принял за мамку. Мои представления, мои умозаключения, которые я так легко и безболезненно приобрел, общаясь с сослуживцами, с братьями, с отцом-героем, генералом, с растущими сестрами. Почти не читая — уж поэзию я точно не читал, поэзией нельзя создать своего облика, — он посчитал за готовый образец и с восторгом смотрел на меня: как это я стал таким? Как мальчик — влюбился в девочку за то, что у ней не растут усы. Не пишу стихов и не читаю их — значит, обошел его, значит, нашел другую истину — дальше, выше, истиннее. Мне удалось подержать на привязи привязанности Пушкина, но мне это ничего не дало, и ревность, бывшая самым сильным чувством, еще короче, чем влюбленность в меня, прошла, как жажда путника, когда сел он к накрытому столу, и разве что отходя ко сну, с уважением к своим ощущениям и страхам, но все ж спокойно, с улыбкой, припомнит.