Пушкин: Ревность (Катаева) - страница 43

Мать семейства юной амазонкой по дачным лугам скачет не потому, что перед мужем покрасоваться хочет. Я сама мать, я знаю, сколько досуга остается после общения с каждым, рожденным или носимым.

Мужу здесь забот больше, чем голубю, комичными силами тщедушного лихорадочного тельца и бьющегося от любви и страха сердечка охраняющего всем сладкую голубицу, сидящую на гнезде.


МАСКА: Выхолить бы старость, как холят молодость! Девушка хороша, конечно, сама по себе, но — глядится в зеркало, придумывает позы, выкладывает косу наперед. Готовится к жениху. Старуху ждет жених еще более важный, главный жених, который возьмет ее уже навсегда, перед которым не слукавишь, абы выйти. Верно разве, что девушка пестует свое тело, а старуха — уже только о душе? Еще лучше попадется, если девушка с мыслями, с душевным попечением, — а старуха тоже должна образ Божий в себе не затирать, выставиться с гордостью. За девушкой смотрит мать, девушка знает, что должна блюсти себя строго, — старуха сама себе голова, она должна быть хорошо одета, следить за своим телом по мере продвижения возраста — есть даже один пикантный момент, когда можно позволить себе быть завлекательной — чисто, отстраненно — как бывает на людях хороша двенадцатилетняя девочка, всем привлекательная, все ею любуются, ее точным копированием прелестей взрослой женщины, но никто, если не нацелен специально на поиск разжигающих объектов, ее в прикладном значении не воспринимает. Такой же привлекательной обязана быть и старуха, она даже бант в заколотую косу может приладить, или бантиками украсить чепец, и надеть кольца, и, пока не скрючило, сидеть прямо, косясь строго на гнущиеся, гибкие спины молодух — и никто не отберет у нее ее времени готовиться. Ожидание — это радостнее всего.

И Александрина, и дочь ее герцогиня Наталья свое время упустили. Обе, уже малорусская мать и совсем нерусская Наталья, зачудили сильно в старости в дедушку Гончарова, прадедушку детей Пушкина, одевались в растрепанные одеяния, ночевали в башнях, гоняли скромную работящую словацкую прислугу, как крепостных девок, замученных и ленивых: ночью, по снегу, непонятно зачем…


МАСКА: Век был долгий, они обе в какой-то момент отказались его доживать, будто надорвались.

Александрина, всеми силами входящая, влезающая в дом, в семью Пушкина, закрывающая ему глаза, утешающая Ташу, фрейлина — все Пушкина дарили, — с трудом пришедшая к безупречному замужеству, и дочь ее единственная Наталья, сражавшаяся за имя, подвергавшаяся законным преследованиям, — это вам не без папенькиного-маменькиного благословления замуж в русской глубинке идти, хоть и там по начальству дают знать. Герцогство — владетельный дом, Ольденберг. Какие такие русские, дедушка в дворянское достоинство возведен. По-э-ты — нет, такого хотя бы слова не было сказано, да оно бы и ни к чему, будь то хоть Гете, барону Фризенгофу лишнего не надо.