Она и не должна была длиться, я все успела.
Пушкин же к чему-то готовился — не написано ли все заранее? что, ничего не удалось бы больше и ему? — выливал эту прогорклую энергию в строительство отношений в обществе. Это самая эфемерная вещь на свете, этим можно заниматься всю жизнь, достичь всего — и всегда найдется кто-то, кто твою позицию увидит в противоположном свете, или низвергнут тебя, все отвернутся, это города и замки из песка, это хороводы воздушных змеев. Он хотел создать себе какое-то крепкое, завидное, непреложное положение. Засесть там целым семейством, чтобы царила и его неприметная, робкая, им возведенная в ранг царицы — но на время, пока не наскучит — жена, потом бы и дочерей ввел, сыновей бы представил. Ну так и занимайся всем этим. Поэты в свете не царят, им не найдется досуга быть еще законодателем дум и обычаев. В любом случае решается все это не в одночасье, не наскоком — и уж тем более не скандалом.
Он нажил за жизнь столько, сколько никто ни до него, ни после в России. Не надо в мир иной уходить, чтобы увидеть: главнее Пушкина в России нету. А значит — я видела это, мы в доме чувствовали это — работал он два часа в день, но был в нашем доме воздух какой-то другой сгущенности, чем бывает, где просто люди живут — он не мог остаться без работы. Это свое общественное, светское, постороннее его духу делание он возвел в обязанность, в обет, в каторгу. Он не мог остановиться и дошел до конца. Он хотел провоцировать, обозначать позиции, отслеживать подтверждения своего статуса, реализовывать вещи совсем фантастаческие, нигде не принятые, вербовать сторонников из врагов и врагов всего свободного в России себе в наперсники звать, ему и письмо подметное друзья его разослали — такая с ним была путаница, спесь, безумство. Пушкина не было в те дни — кто бы на него руку поднял, это был кто-то в его обличье. Он сам выбрал себе Дантеса, потому что Наташа ему бы шансов не дала, цель Пушкина от него бы не ускользнула. Наташа была так слаба, двух-трех взглядов, с чувством сказанных комплиментов — а уж томности, болезни, нескрытого ухаживания — вынести не могла. Не устояла, сдалась без боя. Мужу осталась верна, даже на это сил не хватило, измены — это поступок не для нее.
Пушкин ее темперамент знал, ее маменькино воспитание.
Что получил бы он, закончись дуэль по-иному?
Я вдовой осталась бы в доме барона Геккерна. Посланника, министра, ему б иной хозяйки салона и не надобно б искать. Что б делал Пушкин? Кто пустил бы в хороший дом Наталью Николаевну? Какие б впечатленья обогатили б воображенье сосланного, верно, поэта-убийцы? Убившего за то, что с его чинами и летами не посчитались, что он жену напоказ выставлял, что теткиными бриллиантами ее украшал и царским вниманьем гордился?