НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА: Пока мы были счастливы — не вместе, — мы могли придумывать разные теории нашего чувства и предполагать его развитие любым, на какое хватало энтузиазма минуты, образом. Мы вовсе не должны были напускать на себя философский вид и говорить, что скоро все утечет. Было ясно и без того, что любой шаг, любое движение в наших личных, разрозненных жизнях неминуемо поведет нас друг от друга. Это единственное, в чем мы могли упрекнуть один другого, — ведь кто-то будет первым. Это охлаждало, как совершившаяся измена. Он придумал Катю. Поразительно, как желание сентиментальной сказки сильнее даже такого легкого и полезного для здоровья занятия — злословия. Никому даже в голову не пришел истинный мотив женитьбы, и все видели подвиг высокого самоотвержения во славу любимой женщины. Наверное, потребовало бы слишком сильной перетряски подозрение Жоржа в трусости или даже просто в слишком разветвленной интриге — но надо мной никто не посмеялся. Ахнули и посчитали меня Клеопатрой. Мне слишком жалко было расставаться со своей игрушкой, все было так сладко и бесконечно, он подтверждал, что новое положение придаст нашему остроту, и все, принимаемое Пушкиным слишком серьезно, покатилось вместе с зимой дальше.
Но какие бы четкие правила ни были в игре, как строго бы их ни выполняли — если над площадкой пойдет дождь, все игроки уйдут в укрытие. Если наездник на скачках погибнет, лошади не дадут приз. Жорж сделал настоящее предложение Кате, и она стала невестой. Она венчалась и стала женой. Наши игры в возросшую утонченность чувств просто остановились перед фактом, что нелюбимая, игрушечная жена Катя становится отныне ему самым главным, самым близким человеком, он будет ответственен за каждое ее слово и каждый день ее жизни, и ее слово будет главным о нем. Он может говорить любые слова о том, что он жизнь отдаст за меня, — мы будет чувствовать скороговорку, и что он совершил подвиг, — но Лия большая жена, чем Рахиль, главнейшая, она старшая и слово это почитается родом. Когда наступили трудные времена, началась война и Иаков должен был спасти свой народ и сделать мужской поступок, он стал вывозить свое племя из опасного места. Он посадил на волов ЖЕН СВОИХ И ДЕТЕЙ СВОИХ. Он не делал меж ними разницы, он не схватил Рахиль и не побежал, он не подумал о Лие вместе с НАРОДОМ, он подумал о ЖЕНАХ. У Рахили была его любовь, вроде самое главное, что есть, — у нее не оказалось ничего — как на весах, на которых пытаются измерить вес души по оставлении тела. Любви не было у нее в руках, а Лие не о чем было скорбеть. Рахиль не хотела наказать ее или унизить, но хотелось знать, что же есть у нее из ее, пусть невещественного, имущества.