Отдельная поэма — утренняя очередь в туалет, ее бег: «Чур, я первая!» — «Ты там не утонула, давай быстрее». — «Нет, я книжку здесь читаю». — «Спасибо!»
Я же сказал, странные отношения.
* * *
Соседка вывела погулять здоровенную псину Рекса и заболталась с подругой. Рекс, обнюхав и «отметив» деревья, решил разобраться с Миленой, стоявшей со школьным портфельчиком в одной руке и целлофановым кульком в другой у моего четырехэтажного, дореволюционной постройки, с орнаментами и барельефами, дома.
Я как раз подходил и, завидев эту сцену, заспешил было, но моя помощь не понадобилась.
Милена присела на корточки и с приветливым интересом уставилась на пса, мчавшегося к ней с громким лаем.
Впоследствии я не раз с удивлением наблюдал ее взаимоотношения с собаками — странное дело, они вначале лаяли на Милену, но стоило ей взглянуть на них...
Когда я перепрыгнул через клумбу, Рекс уже вилял хвостом, а Милена, поставив портфель на асфальт, чесала ему за ухом:
— Приветик!
— Гав, — добродушно ответил Рекс.
— Ты кто?
— Гав!
— А я Милена. Гуляешь?
— Ав, — перейдя с нижнего «до» на «фа», сообщил Рекс.
— А я любимого жду, — сказала Милена, вся сияя. Я застыл, полувыйдя из-за дерева.
— Гав? — недоверчиво сказал Рекс. — Гав?..
— Конечно! Он чудесный, он лучше всех, — заверила его Милена. Тут Рекс ненадолго отвлекся — кошка пробежала мимо.
— Негодная кошка, — согласилась Милена.
— Гав, — согласился Рекс.
Тут Милена заметила меня, с отвисшей челюстью полуспрятавшегося, полувыглядывающего из-за дерева, и подбежала.
— Извини, пожалуйста, я опоздал...
— Я уже думала — что-то случилось! Я так волновалась! Я прямо с ума сошла...
Должно быть, вид у меня был довольно дурацкий — она осеклась, а потом повторила, но уже не скороговоркой, а медленно и шепотом, завороженно и счастливо:
— Я с ума сошла...
Я молча смотрел на нее. Милена попыталась было выйти из задумчиво-выжидательного состояния, переключившись на окрестности, но вернулась взглядом ко мне.
— А я купила все, что ты сказал... вот молоко, хлеб... Вот я сдачу принесла, — она протянула ладошку с монетками.
Я продолжал изучать ее.
— Не смотри на меня так, — попросила она тихо.
— Тебе неприятно, когда я так на тебя смотрю? — спросил я и поразился, каким хриплым вдруг стал мой голос и потому откашлялся.
— Приятно... — прошептала она, снова попробовав отвести глаза, подобие улыбки появилось и тотчас погасло; прерывистым нервным жестом она будто смела со своего лица паутину, опять уставилась на меня, еле заметным извиняющимся движением приподняв и опустив плечи.
Позже я не раз анализировал этот эпизод. Я не нашел в поведении Милены, в ее словах, мимике, интонациях ничего такого, что внушало бы сомнение, никакой фальшивинки. Все было безупречно — очень лирично, интимно, романтично.