— Фули ты к нему примахался, пидарас низкий? Я тебе сейчас...
Но тут же осеклась, так как увидела в моих руках деньги — я выгреб все ассигнации из своего портмоне.
— Возьми, — сказал я мужчине. — Ты ведь, наверное, голоден. Извини, у меня больше с собой нет.
На вид ему было под шестьдесят, хотя на самом деле скорее всего не больше сорока. Испитое лицо, покрытое преждевременными морщинами и какой-то коркой, очевидно коростой, потрескавшиеся губы. А глаза ясные, голубые, совершенно беззащитные, детские. Вообще мужичонка походил на затравленную собаку. Создавалось впечатление — его так часто и подолгу били, что он привык и только смотрит с укором, когда в очередной раз замахиваются.
— Что я за это должен сделать? — спросил он.
— Ничего. Давай просто поговорим.
— Я думал, вы пошутили, — сказал он, шмыгнув носом. — Ну, издеваетесь...
— Дайте мне деньги, — быстро сказала бомжиха. — Он пропьет!
— Ты тоже пропьешь, — он коротко вперился в нее и тут же вернулся взглядом ко мне.
Мы с ним молча всматривались друг в друга. И тут я заметил, что глаз у него довольно внимательный. Слишком цепкий для спившегося человека.
Тем временем я переложил пачечку денежных знаков из правой руки в левую, и женщине пришлось описать полукруг в попытке дотянуться до них, но к тому моменту купюры оказались вновь в дальней от нее ладони — это напоминало манипуляции тореадора с быком.
— Давай поговорим, — согласился бомж и взял наконец деньги. — Спасибо.
— Кто ты по профессии?
— Да нет у меня никакой профессии. Восемь классов в детдоме закончил, и ладно.
— Ты знаком с Зевсом?
— Ну, естественно, — удивился он.
— Кого ты еще знаешь... из... того времени?
— Из того времени? — Он немного картавил.
— Из того мира, — уточнил я. Как ни странно, он меня понял.
— Аполлона знаю, — он принялся загибать пальцы, — вчера только с ним вино пили, с водой, разумеется, он неразбавленное не пьет. С Афродитой мы дружим, времени, правда, у меня маловато, нужно бутылки собирать, но иногда перезваниваемся. Психея нет-нет да заглянет. А с Мельпоменой мы поругались — говорит, мол, в таком непристойном виде больше ко мне не приходи, не пущу. Ну, что ж, говорю, не приду, раз ты такая нежная. А кто такие Парки с Мойрами, знаешь? — вдруг, хитро прищурившись, как Ленин в кинофильмах, спросил он.
— Богини судьбы, — сказал я. — Мойры — у древних греков, Парки — у римлян.
— Правильно! — обрадовался он. — Первый раз в жизни встречаю человека, который это знает!
— Та-ак!.. — констатировал я. — Ты любишь читать.
— Да. Только с глазами последнее время совсем плохо стало. И с памятью — Мнемозина осерчала на меня. А это твоя дочь? — он показал головой на Милену