– Гм…вроде, логично, но уж больно быстро у вас новости расходятся, – ответил я нарочито буднично и как будто что бы только поддержать пустяшный разговор.
– Обыкновенно расходятся, как и везде в деревнях – со средней скоростью перемещения старух, а тебя, походу, наш Бориска очумелый до печёнок пронял; да и он, как в воду опущенный мне встретился – ни разу его таким не видел: небось, полаялись в кузнеце? – вопросительно прокашлял егерь, как обычно хитро прищурившись.
– От тебя, Кузьмич, как от хорошего психолога, ничего не скрыть: насквозь видишь: был грех – поцапались, всё настроение мне ваш хам испортил.
– Да уж, скользкий тип: он и раньше-то был ни то ни сё, а как, лет пять тому назад, в председатели пролез – совсем совесть вместе с головой потерял: ты бы, Федь, держался бы этого чёрта подальше – от таких вот гнилых людишек любой пакости можно ожидать…
– Не боись, дядя Ваня, и не таких на место ставил: где залезет там и слезет, – неожиданно для самого себя жёстко и даже зло, что со мной вообще редко случается, – ответил я.
– Ну и хорошо коли так – моё стариковское дело предупредить, а то в своё время этот прыщ всё к Надьке клеился, так насилу отбились: прилип, как, понимаешь, банный лист к заднице, пока она в Москву не уехала… Если б не этот козёл, может дочка и с нами жить осталась. Уж десять лет прошло, а он до сих пор в ёе строну, гад, не ровно дышит, так и ходит на четвёртом десятке холостой.
– Любит, наверное, раз ещё не женат? – без задней мысли спросил я.
– А хоть бы и так! – возбудился Кузьмич, – но только, Федь, без взаимности, какая к лешему любовь – шиш ему без масла, сморчку такому, а не Надьку – вот домой придём я тебе её фотку покажу – сам всё поймёшь; она, хоть и не путёвая и характер колючий, но красавица, каких ещё поискать надо. Пусть Бориска и неказист и мелок с виду – мужику наружность, как говорится, особенно и не к чему, – слюбится, стерпится – лишь бы человеком был, если уж на то пошло. Так ведь и тут – беда: душонка-то крысиная – за копейку мать, прости Господи, удавит. Мало того: всем, сволочь, исподтишка гадит: в открытую боится, гнида: у нас народ простой – в лоб сразу окрестят. В общем, порядочная дрянь, а не человек.
«Прям Шекспировские страсти тут у вас», – хотел я уже сказать, как вдруг на нас из калитки – мы тем временем уже подошли к дому Кузьмича – выскочила Машенька с надувными шариками, и бросилась на шею к деду, радостно прервав вечернюю тишину высокой, как соловушка, трелью своего озорного голоска:
– Маменька приехала, маменька приехала!