Машинально мы все ломанулись к забору и через замаскированные щели увидели как на нас медленно, но неотвратимо, как вулканическая лава надвигается наряд милиции из трёх человек во главе с уже известным местным участковым Попадаевым, чей грузный вес, и, как следствие, – неспешная поступь давали нам минуту-другую выигрыша.
– Мужики, делайте что хотите, но задержите их хотя бы минут на десять! – скомандовал я (простите за не скромность, Мудриус, но в критические моменты, иногда, я проявляю чудеса самоорганизации). – За меньше время – не управлюсь; я – в малютку – готовить её к запуску, а ты, Петь, – аккуратно подашь мне через люк предохранитель – только смотри не обожгись, толком не остыл, зараза!
Сказано – сделано. Тимофей присоединился к брату Алексею, встав вторым часовым у ворот и теперь оные можно было открыть разве что танком, Кузьмич – слез с забора и занял позицию переговорщика – курсируя между братьями и малюткой, и, видимо, продумывал в голове варианты убедительных отмазок дабы грамотно потянуть время в неминуемом диалоге с органами правопорядка, а Ломакин, словно мастер спорта по йоге, всю жизнь таскавший из огня голыми руками камни, ни теряя, ни секунды, перекрестившись, стиснув до скрежета зубы и прокусив губу, взял драгоценнейший предохранитель и понёс его к малютке, где я впопыхах уже подготавливал оборудование для взлёта.
– Откройте, милиция! – наконец, угрожающе раздалось за воротами.
Ответом была гробовая тишина, разбавляемая еле слышным щёлканьем тумблеров, которые я вынужден был переключать в нужное для старта положение.
– Откройте немедленно, мы знаем, что вы здесь!!! – с новой силой раздался низкий голос участкового под аккомпанемент барабанной дроби в дверь его подчинённых.
– Ась?! Ты что ли, Василич? – выдержав достойную паузу, ответил нарочито заспанным голосом и не громко Кузьмич.
– Да я это, я! – раздражался в нетерпении участковый, – открывай быстрее!
– А я по глухоте старческой, грешным делом подумал, что кто чужой, – продолжал «издеваться» над капитаном егерь, убивая ради жизни (моего спасения) время.
– Так открывай же, твою мать, раз узнал! – почти кричал, не сдерживая гнев, капитан.
– Вот теперь точно узнаю – сразу бы отматюгался, как следует, а то скребётесь как мыши серые, – еще секунд двадцать отыграл егерь.
– Кузьмич, блин, я тебя оштрафую к едрене фени за препятствие следствию и оскорбление при исполнении! – взревел, как медведь, Прилипаев.
– Чего вдруг сразу штрафовать-то – у меня и так пенсия с гулькин клюв, разве не видишь: ключи не могу найти, обожди малость – сейчас у Петьки спрошу: Петь, а Петь, Ау! ты, где есть-то?! – словно в лесу собирая грибы, позвал Ломакина Кузьмич, глядя как он, в десяти метрах от него помогает мне готовить к старту малютку. – Ну, долго вы, черти окаянные?! Василич уже рвёт и мечет, – шёпотом спросил он нас.