– Так, вроде, выходит – обошлось всё, а ты говоришь «как сказать», – удивился я, перебив его, искренне не понимая в чём же подвох.
– Погоди, не всё так гладко… я при ребятах не стал говорить – молодые, горячие: мало ли что: наломают дров… да поздно будет, – понизил голос Кузьмич, и по тяжёлому взгляду я понял, как нелегко давалось ему каждое слово.
– И? – насторожился я, всецело превратившись в слух.
– Только, Федь, без обид…- откашлялся он, нервно раскуривая цигарку и, видимо, собираясь с духом для решающих слов.
– Да какие обиды… что вы, – взглянул я преданно поочерёдно в неспокойные глаза егеря и его дочери, в надежде найти в них ответ до слов егеря, предчувствуя худшее, хоть и не догадываясь, – что именно.
– Так вот… помнишь, участковый в кузницу приходил с якобы анонимной жалобой от председателя, когда мы отмечали успешное завершение операции и…- он сделал паузу и с жалостью взглянул на растерянную Наденьку, – заодно помолвку?
– Да, конечно, помню: разве такое забудешь, он тогда ещё мои данные переписал… – настала моя очередь впадать в беспросветное уныние, ибо я осознал, наконец, от чего так напряжены Кузьмич и Наденька, – даже…как будто грозился их проверить, – по инерции обречённо продолжил я ключевую фразу…
– Я вижу, ты начал догадываться, – Кузьмич горестно бросил в костёр только что прикуренный окурок и, как и прежде, жёстко и прямо взглянул мне в глаза, от чего мне стало реально не по себе.
– В общих чертах…- невразумительно промямлил я, растерявшись столь неожиданно-скорому повороту событий, хотя подобный вариант, пусть и вскользь, но рассматривался мною в тот действительно незабываемый во всех смыслах вечер.
– Короче, – решительно продолжил егерь, – после того, как мы отомстили треклятому Бориске полосканием в собственном дерме, Василич, по каким-то свои каналам пробил твои данные, а сегодня вечером… аккурат перед выходом в лес зашёл к нам…и оказалось… что ни человека, за которого ты себя выдаёшь, ни НИИ в котором якобы работаешь – не существуют…
Хорошо, что в тот момент я сидел сущим пеньком на пне, извините, за невольную игру слов, но иначе бы мои искусственные ноги однозначно подкосились и я с несмываемым позором рухнул бы поленом в костёр. Чуть выше я упомянул, что не исключал полностью подобного исхода, но услышать это от близкого человека с надрывной интонацией разочарования и не доверия – крайне не выносимо и больно. Вот, Командор, к какому постыдному и печальному итогу приводит ложь. Причём враньё и в условно-вынужденных случаях как мой, или, например, когда врач искажает реальность безнадёжно больному пациенту (хотя это – весьма субъективно), зачастую, если не сказать, – всегда – возвращается лгущему бумерангом своеобразного возмездия.