Вот тут и быть бы потасовке — горячие турки вряд ли простили бы такое утонченное издевательство, но в эту же секунду произошла внезапная и некрасивая сцена за столиком, где сидели араб со «стенографисткой». Дама неожиданно резко вскочила и плеснула вином в невозмутимое лицо спутника. Никто еще не успел понять, что произошло, или даже возмутиться про себя, как араб, все так же равнодушно пережевывая устрицу, отвесил даме пощечину. Пощечина была грубой, хлесткой, и звук ее, похожий на выстрел, заставил всех присутствующих вздрогнуть и замереть. Так хлещут лошадей или собак — без злобы, но и без жалости. И от того, что обидчик, кажется, даже не изменился в лице, не счел нужным встать и уйти, уведя за собой покрасневшую не то от удара, не то от стыда спутницу, но откинулся в кресле и достал сигару, инцидент стал выглядеть еще более гротескно и пошло. Словно дело происходило не в известном своими утонченными нравами «Восточном экспрессе», а в дешевом кабаре где-нибудь на Елисейских Полях. Странная для прежнего «Восточного экспресса» случилась сцена, а наступившая затем пауза показалась всем невыносимо тяжкой. Еще пять лет назад все это было бы невероятным. Невозможным. Невозможной была бы даже эта кокотка в ее лисьей накидке и то, что никто… ни один из присутствующих в зале мужчин не вскочил и не вступился за честь женщины. Французы как ни в чем не бывало продолжили обедать, опровергая все национальные мифы, включая миф о «французской галантности». Один из турецких юзбаши вспыхнул и дернулся было встать, но под многозначительным взглядом старшего по званию снова опустился в кресло. Англичане же с любопытством следили за происходящим.
— Разумеется, вокруг ни одного джентльмена… — Дама картинно приложила бокал к щеке и уставилась прямо в лицо опешившему от происходящего Стиви.
— О! Мэм… Я к вашим услугам, мэм… В наших краях за такое принято бить лицо, не спрашивая имени… — Малыш вылетел из-за столика так быстро, что Баркер даже не успел среагировать. А когда сообразил, то было уже поздно. Стиви скинул пиджак и заворачивал рукава рубашки, одновременно выкрикивая в бесстрастное лицо шейха слова, которые тот вряд ли толком понимал. Да этого было и не нужно. Выражение лица и поза Малыша недвусмысленно говорили о намерении сейчас же и насмерть драться. Араб так же равнодушно, как он до этого перемалывал челюстями устрицы, начал выбираться из-за стола. Выглядел араб довольно субтильным, тощим и… опасным.
— Ставлю три к одному, что падишах надерет задницу молодому ковбою, — довольно громко обронил кто-то из англичан.