Бертольд, отхлебывая шнапс мелкими глотками, запивал его водой, а Вилли пил, не разбавляя и не закусывая. Вскоре он стал придираться к Бертольду.
— Ты, должно быть, хочешь дождаться, когда яблонька сама нагнется.
— Вилли! — вполголоса предупредил его Бертольд.
Но это оказало лишь обратное воздействие. Крышка стола затрещала под ладонью Вилли.
— Хочешь дождаться, да?!
Бертольд попытался повернуть разговор в другое русло:
— Знаешь, Вилли, нашу дивизию перебрасывают в район Моздока.
— Когда? — спросил Вилли.
— Во всяком случае, полк фон Хаке отправляется уже в начале октября.
Но Вилли не захотел, чтобы его одурачивали слишком долго.
— Увиливаешь?! — спросил он, повышая голос.
— Кто знает, — примирительно сказал Бертольд, — не в том ли вся сладость и состоит, чтобы яблоко само упало в руки.
— А вдруг яблонька возьмет и поднимет ветки, — захохотал Вилли совершенно трезвым смехом.
Бертольд встал, плотнее закрывая дверь в комнату Анны. Но и после этого Вилли не захотел утихомириться.
— Мало из таких, как ты, — гремел он за дверью. — фюрер выбивал гнили. Я бы сперва старуху спустил в окно, а потом занялся дочкой.
Из своей комнаты Анна слышала их разговор слово в слово.
— Фрейлейн нездорова? — спросил утром обер-лейтенант, вглядываясь в ее лицо своими немигающими глазами.
— Нет, — ответила Анна.
— Может, для вашей матушки нужен доктор?
— Ей лучше.
— Если чем могу служить… — он наклонил белесую, с гладко зачесанными назад волосами голову.
35
Только для того чтобы отделаться от его услуг, Анна сказала ему, что матери лучше.
Кровать матери стояла у окна. Сквозь ветви тополя переливалась излучина Дона.
— Приподними меня выше, — просила мать Анну. Анна подкладывала ей под спину подушки. Мать, не отрываясь, часами смотрела на зеленое задонское займище.
Все ярче у нее цвел на щеках лихорадочный румянец. Белые волосы венчиком разметались вокруг головы на подушке.
Знакомый врач, которого Анна уговорила прийти к ним, когда обер-лейтенанта не было дома, скачал, что надо поить мать куриным бульоном. По в доме давно уже не было ничего, кроме картошки и сурепного масла. Сама Анна выпивала на ночь стакан простого, без сахара, кипятка и утром, вставая, долго держалась рукой за спинку кровати. Вытягиваясь в длину, комната уходила из-под ног.
Не укрылась происходившая с ней перемена и от обер лейтенанта. Каждый раз, когда Анна возвращалась с менки, он перебегал глазами с ее лица на сумку. С каждым днем сумка тощала, солдаты из 13-й танковой дивизии и других немецких частей, квартировавших в Ростове, стремительно взвинчивали цены на муку и на картошку. Однажды обер-лейтенант сочувственно заметил: