«Да, и теперь вы раскаиваетесь в этом?»
Я предпочла отнести свое раскаяние на счет своего непостоянства, чтобы не оправдывать его своей верностью.
«Монсеньер, — сказала я ему, — мне было всего восемнадцать лет, и я лишилась рассудка, потеряв любимого человека».
Он улыбнулся.
«Да, а теперь вам двадцать четыре года и вы стали рассудительны».
Я восхищалась удивительной памятью этого человека, который помнил, в каком году произошло такое несущественное для него событие, как уход в монастырь незнакомой ему девушки.
Со все еще сложенными руками я ждала.
«А теперь, — продолжал он, — вы хотите нарушить обет, потому что женщина одержала победу над монахиней, мирские воспоминания преследовали вас а вашем убежище, потому что вы предались Богу телом, но душа — не правда ли? — душа осталась на земле. О, слабость человеческая!»
«Монсеньер, я погибну, если вы не сжалитесь надо мной!»
«Но вы выбрали монашество свободно и добровольно».
«Да, да, свободно и по доброй воле, но, повторяю вам, монсеньер, я была безумна».
«А как вы оправдаетесь перед Богом в вашем непостоянстве?»
Мое оправдание хорошо известно Господу, сохранившему Вам жизнь, возлюбленный мой, но сказать этого, не погубив Вас, я не могла. Я промолчала, только новый стон вырвался у меня.
«Вам нечем оправдать себя», — сказал он.
Я заломила руки от боли.
«Ну что ж, значит, это я должен найти вам оправдание, и, быть может, оно будет немного светским».
«О, помогите мне, монсеньер, и я буду благословлять вас до последнего вздоха!»
«Пусть будет по-вашему. Как министр короля Людовика Тринадцатого, я не хочу, чтобы честное и прекрасное имя, которое вы носите, исчезло бесследно. Ваше имя составляет истинную гордость Франции, и оно дорого мне».
Затем, пристально глядя на меня, он спросил:
«Вы полюбили?»
Я склонилась до земли.
«Да, так и есть, — продолжал герцог, — я угадал, вы кого-то полюбили. Тот, кого вы любите, свободен?»
«Да, монсеньер».
«Ему известно о предпринятом вами ходатайстве, и он ждет?»
«Он ждет».
«Хорошо. Пусть этот человек, кто бы он ни был, прибавит к своему имени имя Лотрек, чтобы память о герое Равенны и Брешии не стерлась, — и вы свободны».
«О монсеньер!» — воскликнула я, припав к его ногам.
Он поднял меня, задыхавшуюся от радости, и вновь жестом велел отцу Жозефу приблизиться.
«Отведите обратно мадемуазель Изабеллу де Лотрек, — сказал кардинал, — и через час вручите ей буллу, освобождающую ее от обета».
«Монсеньер, монсеньер, как мне благодарить вас?»
«Это очень легко: когда вас станут спрашивать, что вы думаете обо мне, отвечайте, что я умею наказывать и воздавать по заслугам. Я наказал предателя Монморанси при его жизни, я наградил честного Лотрека посмертно. Идите, дочь моя, идите».