— Разве это мореманы? — Рядом появился Свеженцев. — Это — плавбаза. Они море только в иллюминатор смотрят, как в телевизор.
Два человека, пришедшие на пирс, принялись оттаскивать спящие мычащие тела в сторону, чтобы дать проезд бортовому «ЗИЛу». Но один перенесенный к бревну плавбазовец поднял лохматую голову, слепо посмотрел на рабочих, встал на четвереньки и начал шаткое движение к прежнему месту, наступая ладонями и коленями на лица и тела товарищей. Достигнув середины пирса, он изверг контуженые слова и, засыпая, ткнулся лицом в настил. Пирсовые работники, матерясь, вновь потащили его в сторону.
Насонов, глядя на беспамятных людей, произнес задумчивым голосом, в котором звучала тоска по чему-то неведомому Свеженцеву:
— Я сегодня тоже забудусь. Я целый год не пил, а сегодня забудусь. Да, Эдик?.. И ехать никуда не надо. Можно в дальнее путешествие отправиться не отходя от магазина.
— Можно, — согласился рыбак. — Но когда очнешься, совсем неинтересно будет…
— А я транзитом сразу на следующий рейс. — И Насонов безрассудно, истово засмеялся.
Команда сейнера постепенно пробуждалась, выбиралась из кубрика, закуривала и осоловело смотрела вокруг. В запахи моря и пирса втекал грубоватый дух дешевого курева.
Из конторы шагом утомленного адмирала пришел капитан. Он вместе со всеми на палубе, не желая спускаться в разоренный кубрик, выпил крепкого чая, разогретого Корниловичем, и съел краюху хлеба с обильно намазанной свиной тушенкой. Оставшуюся корку бросил за борт. Голодная белая птица, кругами бороздившая воздух, с громким всплеском упала на корку.
— Отходим, — сухо приказал капитан. — До двенадцати успеть к Танькиным камням. Там нас будет ждать кунгас прибрежников. Сами в кунгас полезем, а пароход на камни бросим.
Море дышало розовой летучей дымкой, и люди, чувствуя теплое дыхание на своих лицах, не верили, что вся эта легкость и солнечная летучесть могут прерваться, что в ближайшие день-два взбалмошное морское чудовище способно пробудиться и переломать всю эту теплую гармонию, дунув холодным тайфуном.
Уходящее в море ободранное суденышко выдавило последний звук, похожий на стон больного нищего. Но люди на сейнере молчали и старались не замечать друг друга.
Насонов от растерянности и безделья взял щетку на длинной ручке и начал тщательно сметать ночной мусор с палубы в шпигаты. Он хотел со всеми своими мыслями и чувствами раствориться в бесхитростном труде. Команда молча взирала на его занятие, и никто не сказал ему о напрасности его усердия. Каждый понимал, что Насонов делает сейчас то же, что обычно люди делают с покойниками.