– А если это будет не сын, а дочь, – засмеялись сомневающиеся.
Но македонцев больше волновало другое:
– Может ли сын бактрийки носить днадему македонского царя?
Выбор пехоты носил чисто македонскую точку зрения.
Решение гетайров в пользу ожидавшегося на свет сына Роксаны обеспечивало поддержку народов Востока. Мощные, блестяще вооруженные отряды конницы, где большинство составляли молодые прекрасно обученные персидские юноши из богатых семей, господствовали над входами и выходами из города. В открытом поле пехота была бессильна противостоять им.
Но сейчас, в день смерти царя, пехота окружила все подступы ко дворцу, и её решение могло стать решающим.
Ожесточенные споры были в самом разгаре и во дворце.
Антигон чуть не набросился с кулаками на Мелеагра, предложившего кандидатуру Арридея.
– Разве можно даже думать с возведении на престол Арридея? Он слабоумен. Прижит царем Филиппом с фессалийской танцовщицей…
Гнев Антигона нашел отклик в душе Птолемея. Сердце Птолемея учащенно билось. Сколько унижений перенес он в детстве и юности из-за своего родного отца царя Филиппа. Спасибо Лагу. Лаг всегда пресекал все разговоры о том, что Птолемей сын Филиппа. «Птолемей – мой сын, – говорил Лаг. – Я горжусь им.» Он любил Птолемея не меньше, чем родного сына Менелая.
В Македонии Птолемей был известен всем как сын Лага. В восемнадцать лет он уже отличился в первом бою и занял место за одним столом со взрослыми мужчинами. Лаг подарил ему кожаную перевязь, на которой висел кинжал с костяной рукояткой, – знак заслуженного доверия. Лаг и Птолемей ладили друг с другом, хотя чувства всегда выражали скупо.
В юности Птолемей любил по утрам легким галопом скакать вдоль озера на своем гнедом жеребце. Однажды в сосновой роще он наткнулся на семилетнего Александра. Птолемею нравился этот смышленый и смелый мальчик, который всегда искал общения среди юношей, так как был не по годам сообразительным и смелым.
Птолемей иногда чувствовал свою ответственность за этого ребенка. Он знал, что царь Филипп снисходительно относится к общению сына со взрослыми воинами, лишь бы тот пореже общался с Олимпиадой, которую Филипп со временем возненавидел. Птолемей посадил Александра перед собой на лошадь, и тот вдруг впрямую спросил:
– Птолемей, это правда, что ты мой настоящий брат?
Птолемей смутился и не ответил на вопрос. Он знал, что многие в Пелле судачат об этом.
Они долго скакали легким галопом по роще, прежде чем Птолемей ответил:
– Ты не должен никогда об этом говорить.
– Почему? Я мечтаю иметь такого брата, как ты.