— Я хочу тебя. — Он чуть приподнял голову и глаза его блестели в лунном свете. — И ты не можешь не чувствовать этого.
— Нет, — прошептала она, упираясь ладонями ему в грудь. — Нет.
— Да. — Он приподнял ее, и Одри оказалась в его руках, словно в колыбели. Или же как в темнице? Не стоило даже и пробовать освободиться.
Она утонула в полном страсти взгляде Джона. Лунный свет бросал загадочные тени на его лицо с правильными чертами, возбуждающе отливал синевой в волосах, делая этого человека похожим на обаятельного, но опасного ангела ночи. Он положил ладонь ей на грудь. Видимо, биение сердца выдало Одри, потому что она услышала:
— Ну вот, ты тоже хочешь меня…
Как объяснить ему, что ее сердце колотится не от желания, а от страха?
Она закрыла глаза, стараясь справиться с сердцебиением, которое набирало темп с каждым движением руки Джона. Он был безжалостен, разжигая очаги огня по всему ее телу, — у нее пылали лицо, шея, грудь. Содрогнувшись, она выгнула спину, подавшись навстречу, когда рука Джона проникла под свитер.
Он нетерпеливо стянул его и, коснувшись губами сосков, опалил их нежным и жгучим пламенем. Одри вскрикнула. Это было выше ее сил. Незнакомое ощущение пронзило ее до мозга костей, вызывая желание отдаться воле чувств.
Но этого нельзя допустить. Она попыталась высвободиться, прежде чем окончательно потеряет контроль над собой. Неловко барахтаясь, она задела стоящую рядом полупустую бутылку, которая упала и покатилась к карнизу.
— Ой! — громко вскрикнула Одри.
Оба замерли, а через секунду до них донесся звонкий в тихой ночи шлепок разбившегося стекла. Одри растерянно уставилась на Джона, чувствуя, как глаза заплывают слезами.
— Это всего лишь стекло, — сказал он с досадой. — И не пытайся увидеть в разбитой бутылке дурную примету.
Но ведь это в самом деле недобрый знак, подумала Одри, не в силах сдержать слезы. В этих местах все приобретает какой-то особый, чаще зловещий, смысл.
Джон с силой сжал ее плечи.
— Не плачь, черт с ней, с этой проклятой стекляшкой. Ты слышишь меня? Она ровно ничего не значит.
— А вот и значит, — буркнула Одри, высвобождаясь из объятий и натягивая свитер. — Это значит, что мне угрожает опасность. — Встав на колени и дрожа всем телом, она взглянула Джону в лицо. — И опасность эта исходит от тебя.
— Опасность! — У него заходили желваки, и Джон удивленно развел руками. — Господи! Да неужели ты хоть на секунду вообразила, что я могу обидеть тебя?
— Я не вообразила, я знаю.
Он уставился на Одри долгим немигающим взглядом, но не стал возражать. У нее сжалось сердце. Она понимала, что его молчание — косвенное признание ее правоты. И ясно, что ответить ему нечего.