На часах было без десяти двенадцать. Я шел по безлюдному переулку, где еще попадались редкие, трусливо заглядывающие в глаза сутенеры, не решавшиеся пристать ко мне с обычными посулами недорогих наслаждений. Из дверей пиццерии торчала белая лакированная туфля. Я подошел ближе. Вентилятор гнал на улицу теплый аромат теста. Я остановился.
В белых лакированных туфлях оказались длинные ноги в белых чулках.
На обладательнице белых туфель был легкий наряд в турецком стиле, прикрывающий живот и груди, светлые волосы, заплетенные в косу, перехватывала турецкая лента.
Я не успел произнести и слова, как услышал от нее:
— Проходи мимо, с такими не трахаюсь, это мой принцип.
При этом она сделала жест рукой, напоминающий манипуляции уличного регулировщика.
— Зачем трахаться, я хочу только кое-что спросить.
Меньше всего ее интересовали какие-либо вопросы.
— Слушай, вали отсюда, чурка, да поживее. Нечего тебе здесь делать.
С Ахмедом Хамулом она вряд ли имела дело. Руки у нее были без следов уколов, и с наркотой она была явно не связана. Я поплелся дальше и по пути предпринял еще пару попыток в надежде что-нибудь узнать. В кровать еще успею. Что мне мешает еще раз спросить? Но дело обернулось иначе.
Когда я подошел к следующему подъезду, какая-то коротышка в ажурных чулках пропищала:
— Эй, красавчик, тебе не одиноко?
Черный атлас, обтягивающий ее бюст, казалось, вот-вот лопнет.
— Очень одиноко, — ответил я. — Вот ищу тут девушку, которая знала некоего Ахмеда Хамула. Никогда не слышала это имя?
Она скрестила руки на груди и бросила на меня взгляд, удивленный и презрительный одновременно.
— С каких пор в нашей полиции работают иностранцы?
— Я не из полиции, я частный детектив.
— Тогда топай отсюда, только мешаешь работать.
С минуту я размышлял, какое впечатление на нее могут произвести тридцать две марки, лежавшие в моем кармане.
Она грызла свои накрашенные зеленым лаком ногти и оценивающе смотрела на меня.
— Не знаю никакого Ахмеда.
— Его убили в пятницу. Здесь, неподалеку.
— Ах, этот!
— Да, тот самый. — подтвердил я.
— Сперва покажи бабки, иначе ничего не скажу.
— А если покажу?
— Там видно будет.
Поскольку я никак не отреагировал на ее предложение, она начала канючить:
— Слушай, парень, а ты, я вижу, скупердяй. Боишься рискнуть какими-то вонючими тридцатью марками? Я стою больше даже с закрытым ртом.
Она была права. Кроме того — это не мои личные деньги. Я протянул ей три десятки, которые она привычным движением сунула себе в бюстгальтер.
— Этот тип, которого ты имеешь в виду, ошивался в баре «У Хайни». Это тут рядом, пройдешь две улицы вперед. Я туда иногда заглядываю.