— Пас!
— Пас!
Вот снова мяч возвратился к Леоне и в прыжке с поворотом, обманывая соперника, он послал мяч в воображаемую цель.
— Вот здорово! — закричали ребята. Но Леоне уже направлялся к Розмари.
— Еще! Покажи какой-нибудь трюк еще! — кричали сзади.
— Нет, нет, ребята, — обернулся Леоне. — Вы уже проиграли.
Розмари хлопала в ладоши.
— Ну как, тебе понравилось? — спросил он, подойдя поближе.
— Вообще-то неплохо для учеников пятого класса.
— А-а, тебе кажется, что я не смогу играть за шестой? — ответил шуткой на шутку Леоне.
Они решили оставить машину у гаража и дойти до ее дома пешком, ведь он был всего в десяти минутах ходьбы. Они шли обнявшись. «Наверное это и есть счастье», — думал Леоне, Сновали машины, спешили прохожие, снег таял и с грохотом сползал с крыш. Они почти подошли к ее дому, когда Розмари вдруг остановилась и посмотрела ему в лицо.
— Что-то не так? — спросил Фрэнк. — Ты, по-моему, не очень счастлива? В чем дело?
— Я уже скучаю по тебе.
— Мне кажется, настанет день, когда ты будешь молиться, чтобы меня рядом не было, — попытался пошутить Фрэнк.
Но Розмари была все также печальна.
— Не верю, — сказала она.
— Поверишь, — улыбнулся Фрэнк, касаясь губами ее волос.
— Во сколько тебе надо возвращаться?
— Я могу и не возвращаться, — сказал Фрэнк.
— Ты все шутишь.
— Совсем нет. У меня есть деньги, остались от продажи того голубого «крайслера», который мы делали с Томом. Мы можем бежать на юг, во Флориде у меня много знакомых парней.
Фрэнк не шутил и в самом деле. Грусть надвигающегося прощания, которое все равно наступит, как только сгустятся сумерки, охватила и его. Он снова представил «Рэдстоун», лязг тюремных дверей, замкнутые, ограниченные стенами пространства, мужскую, сугубо мужскую компанию, охранников с оружием, которое с неизбежностью будет применено, если попытаешься сделать хоть шаг к свободе. И вновь он почему-то вспомнил свой сон. «Беги», вновь прошептал ему Сатана.
— Нет, Фрэнк, — покачала головой Розмари. — Я хочу жить с тобой, не таясь. И потом здесь, во Флинте, твоя мать, твои друзья. Здесь же и мои родители. И еще — ты же должен доказать им, что ты честный человек. Что напишут о тебе журналисты, которые помогли тебе тогда, когда твой отец…
— Ты права, — сказал Фрэнк. — Конечно, ты права.
— Мы ждали полтора года. Неужели мы не потерпим еще всего шесть месяцев?
Солнце уже садилось, когда они выбежали из подъезда.
— Вытри помаду на щеке, — сказала ему на бегу Розмари.
В гараже горел свет.
— Том, дружище! — воскликнул Фрэнк, замечая долговязую, слегка сутулую фигуру, неподвижно стоящую в дверях.