Пришла и вставшая для такого случая с постели Андромаха. Осторожно наклонилась поцеловать лежавшую Елену, прошептала бледными губами:
– Поздравляю тебя и желаю малышу здоровья.
Глаза ее были полны слез.
– Мне сказали, что ты спасала меня с дочкой. Благодарю.
– Я только помогала, Андромаха. А ты еще родишь, не плачь. Старуха сказала, что у тебя еще будут дети, и сыновья тоже. Иди и ложись, я понимаю, как тебе трудно стоять.
У Андромахи снова дрогнули губы:
– Ты совсем не такая, как я о тебе думала… Ты добрая и… красивая!
Лаодика взвилась:
– Я всегда говорила, что Елена добрая и хорошая! Только вы с Кассандрой и Гектором не верили!
Кассандрой… – поморщилась Елена. Эта сестра Париса мешала ей даже больше правильной Андромахи. Кассандра была неподкупна, она не поддавалась ни на какие улыбки и приветливые слова, на все один ответ: ты принесешь Трое беду! Даже после случая на скале мало что изменилось. Но Елена решила в такой хороший день не думать о полоумной дочери Приама, пусть себе…
Лаодика стала приходить все чаще, она сидела рядом с ткацким станком, за которым работала Елена, и вышивала. Ее большой живот был уже хорошо заметен. Геликаон радовался, по всем приметам должен родиться сын, а у женщины сердце обливалось кровью – она-то знала, чей это будет ребенок! И единственной, кто мог догадываться об этом, была Елена. Теперь их связывала тайна.
Нет, Лаодика не боялась, что Елена выдаст, но казалось, что теперь они сестры и обойтись друг без дружки не могут. Гекуба посматривала на дочь как-то странно, иногда Лаодике начинало казаться, что мать догадывается, но царица молчала.
К Лаодике Елена испытывала смешанное чувство, с одной стороны, та была единственной, кто принял саму Елену, но царевна была и живым укором. Женщине очень хотелось, чтобы Лаодика тоже сбежала, тогда вокруг перестали бы коситься на жену Париса, но этого не произошло, и теперь царевна получалась примером того, как, даже без памяти влюбившись, можно остаться с мужем. Только к чему? Разве лучше жена, которая родит от другого, разве она меньше достойна осуждения?
Первое время Елене очень хотелось открыто объявить о проступке Лаодики, но что-то заставило женщину промолчать. Жалела глупышку? И да, и нет. Восхищалась? Только не это! Елена считала глупостью ее поступок. Злорадствовала? Но чему, ведь молодая женщина жила воспоминаниями об одной-единственной встрече, как о самом главном дне своей жизни, не жалея ни о том, что он был, ни о том, что не сделала решительный шаг.
Однажды она тихо сказала Елене, поглаживая свой живот: