– Не тяни, ей будет больнее! Резким движением, сразу и сильно!
Видно, это понял и сам Калхас, он глубоко вздохнул и…
Единый вопль вырвался из всех уст! И следом установилась немыслимая тишина, казалось, даже волны застыли, перестав рокотать, и ветер стих, не шелохнув листочка. Сколько длилась такая тишина, не понял никто, но ее разорвал рев тысяч голосов, потому что… вместо убитой Ифигении на жертвеннике билась в предсмертных судорогах лань!
Калхас, едва не задохнувшись от произошедшего чуда, вскинул вверх руки с криком:
– Артемида приняла нашу жертву! Радуйтесь, ахейцы!
Вокруг орали, ликовали, обнимались тысячи воинов, гремя оружием, вскидывая его к небу в едином вопле восторга!
Ахилл пробрался к лежащему на земле Агамемнону, содрал с его головы плащ, затормошил:
– Агамемнон, Артемида приняла нашу жертву! Приняла!
Царь поднял на него остановившиеся глаза, на его лице не было не только радости, но и вообще жизни. Только тут Ахилл сообразил, что тот не знает о замене! Он затеребил Агамемнона, пытаясь переорать немыслимый крик тысяч глоток прямо царю в ухо:
– Артемида заменила Ифигению на жертвеннике ланью! Она забрала твою дочь к себе!
– Как… как заменила?!
– Так вот! В тот миг, когда Калхас уже занес нож, Ифигения вдруг превратилась в лань! Иди посмотри!
Агамемнон поднялся, ошалело глядя на ликующую толпу, на жертвенник, на котором действительно лежала крупная лань, а потом ринулся в свой шатер. Понятно, надо же и Клитемнестре сказать о замене.
Не удалось, той было все равно, она шипела, как змея, одно:
– Ненавижу!
Теперь оставалось ждать подтверждения, что Артемида больше не сердится. Богини дамы капризные, вдруг следом за дочерью ей потребуется еще кто-то? Но долго ждать не пришлось, от берега уже кричали, что ветер переменился!
Казалось бы, теперь ахейцы должны уважать Агамемнона, пожертвовавшего ради общего дела самым дорогим – дочерью. Они только что, как дети, радовались этой жертве, умилялись тому, что Артемида, потрясенная благородным поступком Ифигении, забрала девушку к себе, не дав лишить ее жизни. Но люди странные создания, как только ветер сменился и корабли вышли в море, на Агамемнона стали поглядывать не просто косо, а очень косо. Что же это за человек, если он не пожалел собственной дочери ради завоевания какого-то города, пусть и очень богатого?!
Для всех царь Микен стал олицетворением жадности и желания наживы.
Сам царь Микен усмехнулся, кивая брату на недовольных мирмидонян:
– Это еще одна жертва, которую я должен принести за Трою – всеобщая ненависть.
Менелай хотел сказать, что его и без того не слишком любили, но промолчал. Агамемнон прав, нелюбовь быстро перерастала в тихую ненависть. Пока тихую, чем она прорвется со временем?