— Так вот, — заканчивала Клер, — когда этот мальчишка пришел ко мне, держа «это» под мышкой и когда я посмотрела при свете на «это», то сначала решила, что у меня не в порядке со зрением. Ну а потом я ему сказала… Знаете, что я ему сказала?
Гости вяло попытались симулировать интерес.
— Я сказала ему: «Месье, я думала, что глаза существуют для того, чтобы видеть. Так вот, я ошибалась: на этом полотне я не вижу ничего. Ровным счетом ничего.»
И словно желая изобразить это «ничего», она сделала неопределенный жест рукой и опрокинула бокал с вином на скатерть. Каждый воспользовался этим маленьким инцидентом, чтобы встать из-за стола. Люсиль и Антуан тоже встали, только их головы были низко опущены. Их разбирал сумасшедший смех.
Как опасен и вместе с тем прекрасен смех вдвоем. Извечный спутник любви и дружбы, желания и отчаяния. Но Антуан и Люсиль смеялись как школьники. Они оба были любимы и желанны, и к тому же их опекали серьезные люди. Зная, что наказание за шалость неминуемо, они укрылись в углу салона и там предались своему смеху. По парижскому этикету любовников обычно сажали за стол врозь, но в антракте они обязаны были встретиться, чтобы с рассеянным видом обсудить происходящее, шепнуть слова упрека или любви. Диана ждала, когда Антуан подойдет к ней, а Шарль даже сделал шаг в сторону Люсиль. Но та демонстративно смотрела в окно. Ее глаза были полны слез от смеха, и каждый раз, встречаясь со взглядом Антуана, она быстро отворачивалась в сторону, а он зарывался носом в платок. Поначалу Клер решила не обращать на них внимания, но затем заметила, что гостей начали охватывать зависть и гнев. Кивком головы она отдала приказ Джонни: «Ну-ка скажи этим детям, чтобы вели себя хорошо, а то их больше не пригласят». К несчастью, Антуан заметил этот кивок и засмеялся еще пуще, так, что ему пришлось даже опереться о стену. С веселым видом к ним приблизился Джонни.
— Люсиль, сжальтесь надо мной, скажите, что случилось. Я просто умираю от любопытства.
— Ничего, — ответила Люсиль. — Ровным счетом ничего. В этом-то и весь ужас.
— Ужас, совершеннейший ужас, — согласился Антуан. У него растрепались волосы, а смех так раззадорил его и сделал таким молодым, что Джонни на мгновение почувствовал мучительное желание.
Но тут подошла Диана. Она была в бешенстве, а злость ее красила. И это всем знакомая осанка, зеленые глаза, стройная фигура придавали ей вид великолепной боевой лошади.
— Что это вас так рассмешило? спросила она хорошо поставленным голосом. Но в этом прекрасном голосе явно сквозили подозрительность и снисходительность. Особенно подозрительность.