Словно издалека раздался голос Дианы:
— И где же вы с ней встречались, здесь?
— Да, во второй половине дня.
И он вспомнил, каким было ее лицо в минуты любви, ее тело, голос, все то, что он потерял по собственной глупости. В нем вдруг проснулось желание бороться. Больше Люсиль не будет подниматься по его лестнице, не будет этих жарких объятий в красном свете ночника. Антуан повернулся, и Диана увидела перед собой лицо, переполненное такой тоской, что далее отступила.
— Я знала, что вы не любите меня, — сказала она. — Но я надеялась, что вы, по крайней мере, уважаете меня…
Он бросил на нее непонимающий взгляд. Взгляд мужчины, который никогда не будет уважать любовницу, если не любит ее. Нет, конечно, он испытывал к ней некое уважение, но инстинктивно, в глубине души, презирал ее, как последнюю из проституток. Потому что она два года жила с ним, не требуя, чтобы он любил ее, или хотя бы говорил, что любит… и не говорила этого сама. И тогда, уже слишком поздно, она прочла в золотистых глазах Антуана детскую, жестокую сентиментальность, которая не может обойтись без слов, сцен и криков любви. Элегантное молчание — пустое место для молодых. С другой стороны она знала, что, если бросится сейчас на постель, крича и катаясь (а именно это ей сейчас и хотелось сделать), то лишь напугает его и вызовет отвращение. Он уже привык к ее роли за два года, привык к ее безукоризненному профилю, и иного он не желал. Что ж, за гордую осанку дорого платят. Но именно эта гордость, бывшая неотъемлемой частью ее светского образа, стала теперь ее верным союзником, помогла сохранить присутствие духа. Гордость — она перестала замечать ее, и вот, теперь, она с удивлением взирала на нее. Она редко пользовалась ею, но вот Антуан не любит ее, и гордость, сокровище, о котором она и не знала, спасало от самого худшего: отвращения к самой себе.
— Почему вы сказали мне об этом сегодня? — спросила она спокойным голосом. — Вы могли бы так продолжать и дальше. Я ни о чем не догадывалась. Вернее, не желала догадываться.
— Мне слишком плохо, что бы еще и лгать, — ответил Антуан.
И действительно, с огромным удивлением подумал Антуан, он мог бы лгать Диане всю ночь, утешать ее, если бы знал, что завтра он встретится с Люсиль, что она любит его. Ради счастья ты готов на все. И тут он понял Люсиль, ее жизненную простоту, то, как она легко обманывала Шарля и себя, все то, что он ставил ей в вину последние недели. Но теперь было поздно, все было поздно: он смертельно обидел ее, и она не захочет о нем больше слышать. Но что делает эта женщина в его квартире? Он взглянул на Диану. Она поняла этот взгляд и ударила в слепой ярости: