— А как же ваша дорогая Сара? — спросила она вкрадчиво. — Какое ее место во всей этой истории? Неужели она, наконец, окончательно умерла?
Он не ответил. Он смотрел на нее с ненавистью, и эта ненависть была ей по душе. Уж лучше того жалобно-дружеского взгляда, которым он смотрел на нее до этого. Диана шла напролом: пусть будет грубость, жестокость, пусть потом они никогда не простят друг друга. Так было проще, так было легче.
— Я думаю, будет лучше, если вы уйдете, — сказал он наконец. — Мне бы не хотелось, чтобы наше расставание превратилось в склоку. Вы всегда были очень добры ко мне.
— Я никогда и ни к кому не была добра, — сказала Диана, поднимаясь с кровати. — Просто вы меня удовлетворяли, в определенном смысле. Вот и все.
Она стояла перед ним, гордо подняв голову, глядя ему в глаза. Он и не знал, что будь у него иное выражение лица, или мелькни на нем хотя бы тень раскаяния или сожаления, она упала бы ему на грудь, заливаясь слезами. Но он не сожалел, и ей ничего не оставалось, как протянуть ему руку. Он машинально склонился и поцеловал ее. В последний раз она смотрела на его склоненную голову, на этот светловолосый затылок. Выражение муки мелькнуло у нее на лице, но лишь Антуан поднял голову, оно тут же исчезло. Она сказала: «До свидания», — и выходя, задела косяк двери. Он жил на четвертом этаже, и она молча спустилась на второй. Она знала, что он не видит ее, и, прижавшись своим прекрасным, известным всему Парижу лицом к влажной и грязной стене, тихо заплакала.
Две недели Антуан провел в одиночестве. Он много ходил пешком, ни с кем не разговаривал и даже не удивлялся, когда при встрече друзья Дианы делали вид, что не знакомы с ним. Он знал правила игры: Диана ввела его в чужой круг и, расставшись с нею, он автоматически выбывал из круга. Таков был закон, и Антуан даже удивился, когда однажды вечером повстречал Клер, и та соизволила поговорить с ним. Она сообщила, что Люсиль и Шарль уехали отдыхать в Сен-Тропез и нисколько не удивилась тому, что Антуан ничего не знал об этом. Должно быть, ей казалось очевидным, что расставшись с одной женщиной, он должен был потерять навсегда и другую. Эта мысль развеселила его, хотя тогда у него редко возникало желание смеяться. Ему не давали покоя строчки из Аполлинера: «По моему прекрасному Парижу брожу, где нету смысла умирать. Рычащие автобусов стада…» Он не помнил, что было дальше, но даже не стал искать цитату. А Париж: был действительно прекрасен, той разрывающей сердце красотой, светлый, синий, томный… Да, действительно не было смысла умирать… и жить тоже. Если задуматься, все складывалось к лучшему. Люсиль отдыхала на берегу Средиземного моря, которое так обожала. Должно быть, она счастлива и может быть, даже обманывает Шарля с каким-нибудь местным красавцем. Диана повсюду ходила с молодым кубинским дипломатом. Антуан видел в газете их снимок на премьере балета. А что до него самого, то он много читал, почти не пил и лишь по ночам, вспоминая Люсиль, в бешенстве ворочался на постели. Дело было сделано, и ничего нельзя вернуть. Он почти смирился с этой мыслю. Память не могла найти ни единой зацепки, чтобы исправить положение. Но та же память возвращала ему лицо Люсиль в минуты страсти, воспоминания о собственном счастье. А было ли и Люсиль так же хорошо с ним, как ему с ней? Разве можно сказать с уверенностью об ощущениях другого. А может быть, с кем-то ей было еще лучше? Он не мог поверить в то, что стал для нее так же необходим, как она для него. Иногда он вспоминал тот день, когда опоздал на свидание, ее полные отчаяния глаза и голос: «Знаешь, я, кажется, действительно люблю тебя». Какой же он был дурак: упустил свое счастье. Он думал лишь о ее теле, а следовало бы подумать о ней самой. Да, телом она принадлежала ему, но в остальном — ускользала. Конечно, они смеялись вместе, но что такое смех? Беспечный спутник любви. Но его одного мало. Нужно еще научиться вместе страдать. И он вспоминал тот вечер в Пре-Кателан, слезы на ее лице. Но что теперь было говорить об этом: Люсиль ушла. И тогда он заставлял себя больше не думать о ней, но все равно вновь и вновь в своем воображении затевал с ней разговор, спорил… Казалось, этому не будет конца.