— Почему жизнь так, по-дурацки, устроена?.. Чего бы я только ни дал, чтобы вы родили мне ребенка. У вас было бы две няньки, все, что угодно… Но даже если бы отцом был я, вы все равно бы не сохранили его, да?
— Да.
— Вы не желаете иметь ничего своего, верно? Ни мужа, ни ребенка, ни дома… Совсем ничего. Как странно.
— Я ничего не хочу иметь, — сказала она, — и вы это знаете.
Шарль прошел к письменному столу, заполнил чек и протянул его Люсиль.
— У меня есть адрес прекрасного врача в Женеве. Я очень хочу, чтобы вы поехали именно к нему. Так мне будет спокойнее. Обещаете?
Люсиль кивнула в ответ. У нее перехватило горло. Ей захотелось крикнуть: «Перестань, не будь таким добрым, надежным, а иначе я разрыдаюсь». Слезы действительно были готовы брызнуть у нее из глаз. Слезы горечи и грусти. Она смотрела на синий ковер, вдыхала запах табака и кожи, которыми пропиталась вся квартира, слушала голос Полин, шутившей внизу с шофером. Она чувствовала себя в безопасности, ей было хорошо и уютно.
— Знайте, — сказал Шарль, — я по-прежнему жду вас. Я ужасно скучаю. С моей стороны не очень-то хорошо говорить вам это сегодня, но мы так редко видимся…
Он попытался улыбнуться, но это было для Люсиль слишком. Пробормотав глухим голосом «спасибо», она бросилась к двери. Она спускалась по лестнице и плакала, как в тот раз, когда впервые уходила от него. Сверху раздался голос Шарля:
— Обязательно дайте о себе знать. Позвоните хотя бы моей секретарше. Я умоляю вас.
Люсиль выскочила прямо под дождь. Ей удалось спастись, и в то же время она чувствовала, что погибла.
— Слышать ничего не желаю об этих деньгах, — сказал Антуан. — Ты хоть на минуту представь себе, что он подумает обо мне. Наверное, он считает меня сутенером. Я беру у него женщину, а потом еще заставляю платить за свои глупости.
— Антуан…
— Нет, это уж слишком, это действительно слишком. Я, конечно, не образец добродетели, но всему есть предел. Ты не хочешь иметь от меня ребенка, ты мне врешь, ты продаешь втихую свое колье, ты делаешь все, что тебе хочется. Только я не желаю, чтобы ты брала деньги у бывшего любовника, чтобы убить ребенка от нынешнего. Нет, это невозможно.
— Значит, ты считаешь, что правильнее будет положить меня под тесак мясника. И только потому, что платишь «ты». Этот будет резать меня безо всяких болеутоляющих и бросит меня подыхать, если попадет инфекция. Ты считаешь это нормальным? Пусть я останусь калекой, только бы Шарль не платил, да?
Они выключили красную лампу, и разговор был столь ужасен, что оба говорили вполголоса. Они впервые презирали один другого и ненавидели друг друга за это презрение.