Убежище идола (Графт-Хансон) - страница 4

Он безнадежно обвел взглядом людей, сидящих вокруг него под большим развесистым деревом. Дерево росло во дворе по левую сторону от главного входа в покои вождя, и под ним собирались старейшины. Сейчас, кроме четырех старейшин, под деревом сидели еще верховный жрец и толкователь[1]. Все они были озабочены и печальны. Та же безнадежность, что и у вождя, была у них в глазах.

Вождь задал вопрос, потому что получил горькие вести — ему принес их верховный жрец Окóмфо Квéку Ампéа. Жрец просил богов и духов предков поведать ему причину жестокой засухи, поразившей Абýру[2]. Он обошел всех идолов[3] и священные рощи, возлагая богатые дары и принося жертвы богам, — все было напрасно: боги молчали. Ампеа ушел от них ни с чем, ушел, сокрушенно покачивая головой. Великие боги и духи предков отказывались с ним говорить…

Засуха между тем продолжалась. Дожди, которых ждали четыре месяца, все не шли. Ни единой капли не упало на изголодавшуюся землю. Куда бы ни обратили свой взор люди, везде перед ними лежала высохшая земля, пыльная и растрескавшаяся под знойным, слепящим солнцем.

А ведь был сезон дождей, дождям надлежало пролиться на заждавшуюся землю. Крестьяне давно уже приготовились к севу: они очистили поля от колючих кустарников и сожгли их в больших жарких кострах. С надеждой и нетерпением ждали они первого ливня. Пройдет дождь, земля напитается влагой, и они засеют свои поля.

Да, крестьяне ждали дождя, они так на него надеялись! День за днем по бескрайнему лику неба плыли, клубясь, черные грозовые тучи. Но напрасно жадно следили за ними люди. Тучи проплывали над унылыми хижинами, над полями и исчезали из виду. И никто не знал, где они проливались дождем, если они действительно проливались…

Старики не помнили такой долгой засухи. Пересохли все колодцы Абуры. Бурные потоки, в которых люди обычно купались и стирали свои одежды, стали хилыми ручейками, с трудом пробирающимися в потрескавшемся ложе. Были и такие, что превратились в болотца стоячей воды.

Яростный жар солнца превратил деревья в торчащие среди полей скелеты. Гуава и яблони, папайя и платаны[4], даже заросли бананов стояли сожженные солнцем, листья их ссохлись, а стебли пожухли и почернели. И поля, и луга, и хижины — все обуглил беспощадный зной. Только поля были бурыми, а луга — черными или серыми от толстого слоя пыли. И на этих бурых полях, жалобно блея, бродили козы и овцы, пытаясь щипать сухую траву: больше им нечем было кормиться.