Каждый раз она выходила, можно сказать, на охоту, и каждый раз охота могла оказаться удачной, а могла и неудачной. Могла но, слава Богу, не оказывалась. Зара даже из зоопарка, даже из музея или театра оперы и балета без клиента не уходила. Потому что опыт и виртуозное владение мастерством. Да и красавица она, что ни говори, красавица, каких мало живёт среди нас.
А с другой стороны, можно взять Йосифа. Который, минимум, по восемь часов у телевизора просиживает. Ми-ни-мум. А если в среднем посчитать, так и по одиннадцать наберётся. Без прогулов, без выходных и праздничных дней. И если тарелка почему-нибудь, ну, скажем, в условиях затяжного снегопада или грозы, русские каналы не принимает, он нервничает так, как будто на работу без уважительной причины не вышел, и его лишат премии за квартал, а также и тринадцатой зарплаты с занесением в личное дело. Вот хобби у него это ежедневное смотрение новостей или работа, за которую ничего не платят? Пойди, разберись и найди правильный ответ. Не найти ответа.
Нет ответа и на вопрос о нынешнем увлечении Горбуна. Приносящем ему, между тем, некоторый, пускай нерегулярный, доход. Имея который, может, и не пошёл бы он к матери своей водителем служить. Ради одного только заработка. Не потому что это неприятно ему было или лень, а просто так. Из любви к противоречиям и в отсутствие острой надобности. Но после разговора в ресторане в день его рождения, получил он из арбайтзамта очередную повестку.
Поехал на Хонде своей к назначенному времени, вошёл в кабинет с выражением на лице «ну, чего надо?» и остановился, как баран какой-нибудь невменяемый перед новыми воротами. Такая блондинка сидела в этом кабинете вместо уже известного ему усатого мужика в серьгах. Он такой блондинки никогда живьём не видел. Ни живьём, ни в журналах глянцевых. И она что-то говорит ему из-за стола, а он ни слова не понимает. Потому как не слышит её, а только видит. И глаз оторвать не может. И рот не может ни закрыть, ни открыть. До тех пор стоял он и пялился на блондинку, пока она не встала и не закричала ему в ухо:
— Вы меня, — закричала, — не слышите? Или не понимаете?
Горбун отряхнул с себя оцепенение и говорит:
— Можно я сяду?
— Я вам пять раз повторила «садитесь», — блондинка говорит, а Горбун говорит:
— Я всё слышу и всё понимаю. Но, если можно, повторите, пожалуйста, то, что вы мне сейчас сказали.
И она по долгу своей государственной службы повторила уже сказанные ею минуту назад слова. И это оказались не самые лучшие слова в мире, а самые для этого кабинета типовые. Она говорила, что Горбун обязан искать себе работу или идти приобретать профессию, что в его возрасте нельзя ничего не делать, что государство не может содержать его всю жизнь до смерти.