— Операция по выпрямлению позвоночника.
— А почему вы моего мнения не спросили — стоит ли её делать? Надо же всё взвесить — все за и все против.
— А почему мы должны тебя спрашивать? — Раиса недвусмысленно встала. — Сын давно совершеннолетний, он сам решает. При чём здесь ты?
— Я отец, — сказал Бориска.
— Да ладно тебе, Бориска, — сказала Раиса. — Какой ты к чертям отец?
— Ну вот, теперь я, значит, уже и не отец, — сказал Бориска. — Теперь я, значит, вообще никто, ничто и звать никак.
— Почему ж никак? — сказала Раиса. — Звать тебя по-прежнему Бориска. Но не носить же из-за этого сыну горб за спиной до смерти.
В понедельник, в восемь, Горбун прибыл в отделение и расположился, подперев стенку, у кабинета Богдановского. К нему вышли и пригласили в какой-то другой кабинет, по соседству, и там строгая женщина с осанкой кинозвезды дала ему целый ворох хрустящих бумаг.
— Прочтите это, — сказала строгая кинозвезда, — и подпишите везде, где стоит слово «подпись». Если вы, конечно, со всем этим согласны и возражений по существу не имеете.
Горбун придвинул бумаги, и стал подписывать, не читая. Женщина вышла и тут же вернулась с Богдановским.
— Читай, что подписываешь, — сказал Богдановский, — или у тебя с языком проблемы?
— У меня с чтением проблемы, а не с языком, — сказал Горбун. — С языком у меня всё в порядке.
— Ты, парень, в Германии живёшь, — сказал Богдановский, — здесь, как в милиции, нельзя ничего подписывать не прочитав.
Горбун посмотрел Богдановскому в переносицу и сказал:
— Плевать.
— Ну, дело твоё. Плюй.
Богдановский кивнул строгой женщине, мол, «всё в порядке» и приобнял её идеальную талию. Женщина осклабилась и прогнулась. И определила Горбуна в палату.
— Хорошо сложена баба, — сказал Горбун соседу, когда та вышла.
— Хорошо, — сказал сосед. — Только давно.
Горбун юмор оценил. И сказал, видимо, сам себе:
— Ничего, — сказал, — скоро и у нас фигура будет без сучка без задоринки, а нос без горбинки.
И так оно скоро всё и стало. Хотя выхаживали его после операции долго. Как, собственно, и обещали, как в тех, не читанных Горбуном бумагах, и было прописано. И всё это время — время выхаживания — он лежал на спине. На жёсткой кровати. И днём на спине, и ночью. Сутки напролёт. На спине он с посторонней помощью ел и мылся, на спине он спал. То есть всё абсолютно делал он лёжа на спине. Лёжа на спине он, можно сказать, жил. И сны от этого бесконечного лежания снились ему тематические.
В этих снах он спал, и у него невыносимо затекали спина, затылок, ноги. И ему начинало сниться, что он переворачивается на бок. Сначала на левый бок. Затем, полежав, он чувствовал, что на левом ему неудобно, и переворачивался с левого бока на правый. Затем на живот. Затем снова на спину, которая снова ужасно затекала. Так всю ночь в снах и вертелся как шашлык. А в реальности лежал почти неподвижно лицом вверх, тяжело от этого дыша и обильно потея.