– А это ты видел? – заорал Гоголь и ударил кулаком по столу.
Он поспешно достал из портфеля и положил на стол вчетверо сложенный лист бумаги. Аксаков развернул лист и прочитал:
– «Письмо Белинского Гоголю»? Григорьич?.. На тебя бочку катит?!
В это время от соседнего столика к ним подошел аккуратно одетый Добролюбов.
– Безобразие! – произнес он поставленным голосом. – Не дом, а конюшня! Весь день работаешь, устаешь, приходишь отдохнуть, а вместо этого мат, как на вокзале!
– А что ты такого написал, что уже устал? – отрезал Аксаков.
Добролюбов пожал плечами и пошел жаловаться дежурному администратору – княгине Эстерхазе.
Подсеменил совершенно бухой Гнедич и сел мимо стула. Встал и снова сел мимо стула. Наконец сел на стул. И упал.
– Сочинил эпиграмму на Гоголя! Хотите? – затараторил Гнедич и, не дав никому опомниться, выпалил:
До середины Днепра
Долетит редкий птиц.
Любит Моголь с утра
Гоголь из двух яиц!
Подошла официантка Люба и зашептала на ухо Байрону:
– От столика у окна вам, Жорж Гордонович, просили послать две бутылки шампанского. Не велели говорить, от кого, но я скажу: там Руставели гуляет...
– Могу примазать, – затараторил Гнедич. – Если послать Руставели две бутылки, он в ответ четыре пришлет. Мы ему – четыре, он нам – восемь. Можем нажиться!
– А если он не пришлет, кто платить будет? Пушкин? – мрачно спросил Тургенев.
– А вот есть эпиграмма на Руставели, – пискнул Гнедич. – Хотите?
Господа! Не удивитесь!
Есть в Тбилиси речка Кура.
Ах ты, витязь! Ах ты, витязь!
Ах ты, витязь! Ах ты, шкура!
– Парни! – сказал Тургенев. – Предлагаю выпить за Байрона – талантливого поэта и моего друга!
– Ваня, я – пас, – сказал Байрон. – Мне надо позвонить...
И Байрон тяжело поднялся из-за стола.
– Бабки оставь! – строго произнес Тургенев.
– Старик, что за шутки? – обиделся Байрон.
– Оставь деньги! – строго повторил Тургенев.
– Ваня! – Байрон положил Тургеневу руку на плечо. – Мне надо бабе позвонить...
– Виардо? – мрачно спросил Тургенев.
– Иван! – укоризненно сказал Байрон и направился к выходу.
Криво усмехаясь, Тургенев проводил Байрона взглядом до самого выхода и, когда тот пропал из виду, процедил:
– Графоман! Тварь английская!
Гоголь уснул, уткнувшись носом в сациви, а Тургенев, Аксаков и неизвестно откуда взявшийся Бенкендорф читали вслух письмо Белинского.
Оставив Гоголя на попечение Аксакова, Тургенев пошел одеваться. Возле буфетной стойки рвало братьев Гримм.
«Почему сюда пускают не членов Союза?» – подумал Тургенев.
У столика администратора княгиня Эстерхазе говорила в телефонную трубку:
– Софья Андреевна, миленькая, забирайте своего... Граф опять плох... Шумит...