- Куда? – оторопело пробормотал Митя.
- Куда! – передразнила Ксения. – Бежим отсюда... Солдаты придут, наши так просто не сдадутся, в огонь пойдут. А я – не хочу! Уж и Палашку свою, девку, мне преданную, послала в Горелово твое с весточкой... Солдаты и так уж знают, где нас искать – здесь предательства нет, в том, что девку послала. А сбежать не успеем, может и помощь к тебе придет... и меня спасешь, вспомнишь, чай, что с собой звала? Ну, а коли так стоять и трепаться до света будем, так и впрямь далеко не убежим! Так что – живо, терять тебе нечего.
И впрямь нечего, и Митя больше мешкать не стал.
Еще мрачней, страшней казалась труднопроходимая глушь в ночной тьме, а лунно-звездный свет едва проникал сюда сквозь кроны. Но Ксения шла так быстро и уверенно, что Митя едва поспевал за ней.
- Не в лесу ли ты родилась?
- Да почти так, - усмехнулась Ксения. – Я, как уж сказывала, дворянская дочь, Ксения Шерстова, отец мой покойный Семену Ивановичу двоюродным братом доводился. Умерли родители от холеры в одно время. Я и не помню их. Дядя меня воспитал. Нет у меня иной родни. Эх, да лучше б он меня удушил в колыбели! – вырвалось вдруг у Ксении.
- Да что ты...
- Да то. Задыхаюсь я тут, жизни нет! Среди безумцев живу, сама безумной стала. Книги читаю Божественные, там про любовь все прописано, а у меня в душе злоба звериная, того и гляди – зарежу кого-нибудь или руки на себя наложу...
- Ох, - вздохнул Митя, сотворив крестное знамение, - среди ослепления бесовского... Раскольники, беспоповцы?
- Да я уж и не знаю, как назвать дядьку моего и тех, кому мутит он головы... Старообрядцев-то он тоже не жалует. Вся, говорит, земля извратилась и погибнет вскоре. Один он, вишь, не извратился... А ведь боялась я его поначалу хуже всякого зверя и огня, и верила ему... Да надоело!
- А чего же вы не уходите дальше, в леса, коли знаете, что солдаты сюда идут?
- Так ведь едва услыхали святенькие-то наши о сем, так сразу вскинулись - в огонь, мол, пойдем, мучениками будем... Ну, дядька-то вряд ли в огонь хочет, однако ж и ему то с руки – скроется под шумок, решат все, что сгорел. А он – на новое место. Но в то, что пасомые его душеньки свои в огне спасут – верит истово. Еще и в заслугу перед Господом себе поставит...
Митя хотел что-то ответить, но не смог, ибо подходящих к делу слов у него просто не находилось. Он спешил, пробираясь за своей проводницей, - дорога была тяжелой. Ему становилось жутко, темнота настораживала, казалось, что прячется кто-то за толстым стволом, за корявым пнем или за необыкновенных очертаний кустарником, темневшим в редких просветах.