Бэзил быстро осмотрел кухню. Амос явно не был эпикурейцем. Ни в холодильнике, ни в шкафу ничего экзотического. Никаких соусов и приправ. Национальность Амоса перестала вызывать у Бэзила сомнения. Только американец может пить бразильский кофе и есть черствый хлеб, когда даже в супермаркетах продукты на любой вкус.
Бэзил не рассчитывал найти какие-нибудь существенные улики в доме Амоса, но не мог и предположить, что их не будет вовсе. Осталось осмотреть стол и книжные полки.
На полках в гостиной на самом видном месте стояли разные издания книг Амоса. Здесь же — альбом с фотографиями и папки газетными вырезками, расположенными в хронологическом порядке.
Верхний ящик стола поразил Бэзила идеальным порядком. Стопки бумаги, копирка, большие и маленькие конверты, ручки, карандаши, ластики, неоплаченные и оплаченные счета, налоговые квитанции, чековые книжки. Во втором ящике лежали папки, на которых было написано: «Договоры» и «Письма». В третьем — напечатанная под копирку рукопись, четыреста двадцать одна страница, в голубой папке с надписью: «Два края земли. Роман. Амос Коттл».
Наверное, это та самая рукопись, о которой говорили Гас и Тони. В ней не оказалось ни одной, даже незначительной, правки. Очевидно, Амос еще не успел посмотреть ее. Интересно, он сам ее перепечатывал или отдавал машинистке?
В других папках в этом ящике были рукописи уже напечатанных книг и сценариев. На каждой стояла дата. Первый сценарий был предназначен для январской передачи, а вся программа рассчитана на тридцать девять недель, исключая период отпусков.
Где же черновик романа, который Амос только что начал писать? Где его заметки и неопубликованные рассказы?
Бэзил начал с писем. Все они были деловыми. Ничего личного. Едва ли следовало рассчитывать на сентиментальность человека, потерявшего память. Эмоции — так или иначе продукт памяти, и они накапливаются по мере того, как идут годы. Амос же был ребенком, далеким от мира взрослых чувств.
Кладя папку с письмами на место, Бэзил сделал первое открытие.
Когда он задвигал ящик, он застрял. Бэзил что-то нащупал и вытащил наружу. Это был маленький кошелек из потрескавшейся и выцветшей кожи. Открыв его, Бэзил увидел сложенную салфетку. Он развернул ее. Внутри лежало массивное обручальное кольцо с надписью на внутренней стороне: «Г. М. от А. К. 6.10.48» и прядь волос, перевязанных белой ниткой. Волосы были того красивого каштанового оттенка, который на свету отливает бронзой. Ни один краситель не дает такого цвета. К тому же они были необыкновенно мягкими на ощупь. Здесь же лежал старый золотой наперсток с голубыми и розовыми незабудками по краю и причудливо выгравированной буквой «Г». Гертруда? Грета? Гретхен? Гризельда? А может быть, самое дорогое для него, Бэзила, имя — Гизела?