А Катя не такая. И эта необычность, непривычность его удивительным образом...притягивала, наверное. Заинтриговывала, возможно. Мишка сам не знал, почему так, но он старательно к ней приглядывался и так же старательно изучал, наблюдая за тем, как она волнуется и нервничает от его пристального внимания. Сам себя понимать перестал. Особенно после той злополучной случайной встречи и своего спонтанного решения извиниться.
Он двое суток себе места не находил тогда, все думал о чем-то, а поговорив - даже скорее уговорив, - успокоился. Действительно успокоился. Как будто все вернулось на свои места и стало правильным. Бред сумасшедшего, наверное, но ощущение от принятого решения было именно таким. Его смущали подобные мысли. И не потому что он собирался их отрицать или они каким-то образом были для него чужды, совсем нет. Для Михаила подобные эмоции, испытываемые по отношению к этой малознакомой девушке, были непонятными и необъяснимыми. Они заставляли его размышлять о чем-то неизвестном и сложном для себя. А ему не нравилось что-то не понимать. Но и отмахнуться не получилось. Поэтому...он решил отпустить поводья и...Пусть все идет как идет. Как бы то ни было.
В машину они сели молча, девушка старательно отводила глаза и всеми силами делала вид, что ее безумно заинтересовал рекламный плакат, на котором была изображена стиральная машина.
- Кирилл ваш племянник? - желая хоть как-то завязать разговор, через несколько минут поинтересовался Михаил.
- Да.
- А сколько ему?
Не поворачивая головы, Катя негромко ответила:
- Пять будет.
Все. Это единственный вежливый вопрос о ребенке, который он смог придумать. Он выдохся. Устал. И вообще, дети - это...ну это что-то такое далекое, маленькое, вечно ноющее и...Не его. Но, как бы невежливо снова замолчать, а ехать им еще достаточно долго, поэтому Миша решился задать давно интересующий его вопрос, впрочем, не особо надеясь на ответ.
- Катя, а он с вами живет?
Наконец, она повернулась к нему. Правда, не сказать, что выглядела довольной его вопросом. Скорее, наоборот.
- Да, а что?
- А его родители? - осторожно поинтересовался он.
На лице девушки промелькнула масса эмоций - слишком сильных и не самых приятных. Он себя последним козлом почувствовал, как будто своими грязными руками к ней в душу влез.
- А что родители?
- Они...есть?
- Есть. Мать.
Как все запущено.
- Вам неприятно об этом говорить?
Неожиданно она съязвила:
- Какой вы проницательный!
Ей было плохо, больно - это читалось в образовавшихся напряженных складках вокруг рта, в сузившихся голубых мятежных глазах, пронизывающих насквозь, в упрямо вздернутом подбородке. Даже в осанке проскальзывал стальной стержень, даже не так - стальные оковы, которыми она сама себя сковала, чтобы держаться.