Буреш уже влез в открытое окно своей каморки, выходившее в сторону леса, все еще мучаясь сомнением, не сорвалось ли дело. Вдруг что-то больно ударило его в уши, стиснуло горло, сжало легкие. Раздался оглушительный взрыв, за ним — металлический грохот: это локомотив и тендер рухнули с откоса, увлекая за собой вагоны. Стекла в закрытых окнах домика дрогнули и, звеня, посыпались. Штепанек вскрикнул в постели — осколок стекла оцарапал ему лицо. В Заторжанке залаяли и завыли собаки. Взревели фабричные гудки — сигнал тревоги! Сколько раз уже подавали они такой сигнал! Люди думали, что это опять воздушный налет. Алое зарево разлилось над темными лесами, слышались частые взрывы, словно вылетали пробки из бутылей адского шампанского. Грозные языки пламени метнулись в небо и разлетелись, как кровавые бичи. Осколки гранат сыпались во все стороны. Еще бы, ручные гранаты! С ними нужно обращаться осторожно, как с яйцами, они не терпят даже резкого толчка, что уж говорить о смертельном прыжке в пропасть! На дне ущелья все это, видимо, вспыхнуло. Оно и понятно: горячий уголь из локомотива зажег снарядные ящики, и они начали взрываться один за другим. Хорошо еще, что в этом ущелье никто не живет. В Улечке, говорят, убило всю форель. То, что начал огонь, довершила вода. Невзорвавшиеся боеприпасы лежат на дне реки. Ни один снаряд из этого эшелона не попадет на восток.
Когда через несколько дней старик коробейник шел из Ядлины в Улы, он чуть ли не у самой драховской лесной сторожки поднял во мху блестящий коричневый осколок гранаты.
НЕУЖЕЛИ ТЫ ВЕРИШЬ ЭТОЙ СКАЗКЕ?
Однажды Митя, размахивая ранцем, возвращался из школы. На углу, когда он уже сказал приятелям: «Пока, ребята!» — и повернул к дому, к нему подошел какой-то странный человек.
— Не вы ли Скршиванек-младший? — спросил тип, пристально глядя на Митю.
— Я, — коротко ответил Митя, даже не остановившись, отчасти потому, что немного смутился, да еще потому, что этот тип с шишковатой головой и мышиными глазками страшно ему не понравился.
Но тип увязался за Митей.
— Я вас сразу узнал, вы очень похожи на папашу, — вкрадчиво продолжал он. — Я и маменьку вашу знал, интересная была дама, жаль ее. Бедный вы мальчик, сиротская ваша жизнь.
Сиротская? Мите еще никогда не приходило в голову, что он сирота. Сироты — это те, про кого поется в народных песнях, напечатанных в хрестоматиях. А он просто Митя.
Все молодое, чистое и смелое, что было в мальчике, инстинктивно протестовало против этого назойливого, вкрадчивого сочувствия.
— Это мое дело, — отрубил он своей излюбленной мальчишеской фразой и прибавил шагу.