— Что? — переспросил Фельдман.
— Уезжать надо отсюда. Из Москвы, из страны.
— А, — пожал плечами Фельдман, — наверное, ты прав.
Фельдман точно знал, что Котомин прав. Фельдман и сам так думал. И Надя так же думала, и родители, и многие друзья. «Знаешь, Марик, — сказал ему как-то его сокурсник, проживающий ныне в городе Нью-Йорке, — вся история еврейского народа подчинена лозунгу „во имя жизни“. Во имя продолжения жизни мы не разводимся, не бросаем детей, не ведем ненужных войн и всеми силами стараемся выживать во враждебной среде, пока не найдем островок безопасности. Ты же, Марик, живешь во имя смерти. Все, чем ты занимаешься, — вопреки нашей истории. Вопреки профессии, вопреки стране проживания, вопреки народу, который тебя окружает, и государству, которое тебе ни хрена не платит. Сгинешь ты в Рашке».
И среда обитания доказывала Марику, что так оно и будет. Один за другим его друзья и сокурсники свалили. Кто в Штаты, кто в Израиль, а те немногие, что остались у Марика к сорока годам, рассосались по заграничным представительствам российских нефтяных компаний, с джокером в виде двойного гражданства в кармане.
И вроде бы с деньгами, благодаря нескольким работам, все было в порядке, и в семье хорошо, и работу свою Марик любил, но память поколений подсказывала, что воздух в Москве становится плотнее. Плотнее до такой степени, что, кажется, завтра не ты его, а он тебя вдохнет и распылит на молекулы.
Это ощущалось везде. В пробках, в метро, во взглядах кавказских бомбил, в голосах проклинающих за поздний приезд больных с артериальным давлением, в суете коллег, подписывающих коллективные письма в защиту Системы Здравоохранения против доктора Рошаля, в растущем числе национал-патриотических блогов рунета, в выпусках новостей, докладывающих об очередном убитом в тридцать девятый раз «лидере бандформирования» или успешном прохождении страной «очередного витка кризиса». Это было в самих людях, наконец.
Один из этих людей сидел и безучастно смотрел, как двое гопников затаскивают в машину девицу. Сидел и даже не пытался привлечь к этой сцене внимание Марика, не говоря уже о попытке вмешаться. Да и сам Марик предпочел в этот момент отвернуться. Не из равнодушия, а из неоднократно усвоенного урока: не высовываться. Потому что потом либо гопники окажутся ментами при исполнении, либо девица — женой одного из них, в общем, для того, кто вмешается, в любом случае ничем хорошим это не обернется. Марик это точно знал. И Котомин знал, что Марик знает. И Трофим, наверное, тоже знал. И было во всем этом такое ничтожество, что ситуацию спасла их тронувшаяся на сигнал светофора «скорая», оставляющая позади и девчонку, и гопников.