Мисс Паргайтер вздрогнула и проснулась. Теперь она молча наблюдала за ходом событий.
— Так кто из вас?.. — начала незнакомка.
— Я — Эльвира Паргайтер, а вы кто такая?
Она не напрасно учила роли из великих трагедий. Сейчас она говорила тоном герцогини, которой докучают ненужными вопросами, и незнакомка слегка растерялась. Но очень скоро овладела собой.
— Я — Элвис Дэлзелл. Мистер Шерман задерживается. Он просил меня приехать пораньше. — Она взяла себе стул и указала на другой: — Присаживайтесь, мисс Крейн.
Она вела себя так, словно нанимала Хелли на работу, и Хелли ответила холодно:
— Я с шести утра просидела за рулем машины и вот уже двадцать минут сижу здесь. Спасибо, я постою.
Элвис Дэлзелл пожала плечами:
— Как угодно. Чем могу быть полезна?
Хелли уже собиралась было сказать: «Ничем. Я хочу видеть мистера Шермана», но подумала и ответила:
— Я хочу посмотреть дом.
Элвис Дэлзелл шла впереди. Она явно была не из тех, кто бросает слова на ветер. Она открывала двери комнат одну за другой и характеризовала их быстро и лаконично.
— Пятая спальня, здесь миссис Брантон принадлежала мебель и ковер, все, за исключением картин на стенах… Вторая ванная комната… протекает поп там, в углу, на это следует обратить внимание.
В доме было пятнадцать комнат, и внутри не было никакого намека на замковую архитектуру. Сохранились следы кое-каких переделок. Некоторые из комнат поменьше были объединены в большие. Во всяком случае, это был просторный дом викторианской эпохи, на юге он мог бы стать источником хорошего дохода, но здесь, среди йоркширских болот, та цена, которую предлагали за него Хелли, была очень высокой.
Они вернулись в холл, и Элвис Дэлзелл сказала с нетерпением:
— Ну вот. Вы все видели.
— Я еще не видела сад.
— Но вы же шли сюда через сад?
— Мне бы хотелось посмотреть еще раз.
Вряд ли там было еще что-нибудь существенное, чего она не видела. Хелли вела себя по-детски упрямо, и ей должно было быть стыдно за себя.
Человек, который мыл тогда холл, теперь стоял, наклонившись, у края лужайки и выпалывал какие-то сорняки. Хелли подошла к нему:
— Что это за цветок? Синенький такой, с желто-белой серединой?
— Это не цветы, это сорняки. Но мистеру Шерману они нравятся, и мы их оставляем — пусть растут.
— Они красивые. Как они называются?
— Да по-разному: трехцветная фиалка, анютины глазки, — проговорил он, свирепо выкорчевывая цепкие корни одуванчиков, а Хелли повторила:
— Анютины глазки. Какое милое название.
Она опустила руку в карман жакета и потрогала лежавший там стебелек. Она увезет его с собой, будет ухаживать за ним, и, может быть, он вырастет. Ей не хотелось обратно в Лондон, не хотелось туда, где, как бы ни старалась она себя обмануть, все напоминало ей о Саймоне Коннелле: Хэмпстед в ясную погоду, Ричмонд-стрит — в дождливую, Оксфорд-стрит, Гайд-парк, эскалатор, тень в витрине магазина.