Адольф Гофмейстер приводит в той же книге карикатуры, побывавшие в руках у самого Шоу и вернувшиеся в Прагу, правда, уже в несколько измененном виде:
«Посланные ему рисунки я получил назад вместе с прекрасным письмом, фотографией, «Святой Иоанной» с автографом, с поклоном прекрасной г-же Седлачковой и с характерными для Шоу восхитительно грубыми замечаниями. Возмутившись отсутствием рта, он испустил вопль: «Вы что же, не видите, идиот этакий, что у меня есть рот?» А надпись, сделанная авторучкой Шоу, похожей на подзорную трубу, гласила: «И я еще должен учить этого малого рисованию!» Он заботливо дополнил мои рисунки недостающими деталями, а в письме с ехидной любезностью заметил: «Если Вам понравились мои коррективы к карикатурам, за которые я Вам благодарен, верните мне какой-нибудь из рисунков».
В клетку льва. Христос и коммунисты. Блистательная миссис Пэт. Эпистолярная любовь. Цветочница Элиза, новый алфавит и словечко, произведшее сенсацию.
Новый шедевр Шоу назывался «Андрокл и лев». В этой пьесе из раздираемой социальными противоречиями Англии мы переносимся в древний Рим, впрочем, тоже далеко не спокойный, тоже раздираемый противоречиями. О пьесе этой написано немало.
Биографы и критики пытались выяснить, что побудило Шоу обратиться к старой истории о бедном греческом портняжке, который удружил льву, вытащив у него занозу из лапы, а потом в трудную минуту получил помощь от того же льва. Считают, что толчком для написания пьесы послужил «Питер Пэн» Барри, который Шоу считал неудачной детской книгой, заявляя по этому поводу, что «ничто так не обижает детей, как снижение до их уровня, как бы снисхождение; все великие детские книжки — «Путь паломника», «Гулливер», «Робинзон Крузо», сказки Андерсена, «Тысяча и одна ночь», сказки братьев Гримм, волшебные сказки — были написаны для взрослых».
Однако дело, видимо, было не только в Барри, и некоторые из исследователей Шоу ищут тут религиозных параллелей. Так, Одри Уильямсон пишет:
«Склоняющийся к лапе льва, чтобы вынуть из нее занозу (вероятно, аллегорическая параллель с историей о добром самаритянине), и потом на арене Рима пожинающий награду за свою доброту в ту минуту, когда лев узнает его и отказывается съесть, Андрокл близок сердцу Шоу, вегетарианца и друга животных. А ласкательная «детская речь» наверняка должна была указывать на близость детства к чистейшей форме религии и ключевая фраза, указывающая на это: «Пустите детей приходить ко мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть царствие божие».
Подобно довольно многим персонажам Шоу, Андрокл — слабый и добрый мужчина, вконец запуганный своей женой Мегерой. Он очень похож на того укротителя львов из известного анекдота, который находит покой и убежище лишь в клетке со львами и которого сварливая жена выманивает оттуда издевательским криком: «Выходи, трус!»