— Да, — сказал Альберт. — Они смогут найти им применение. Этот приют очень много для нее значил. И она принимала близко к сердцу судьбы девушек, за которыми ухаживала. Господи, да они к Крисси привязывались, наверное, больше, чем к своим младенцам.
— Да, ты прав. «Красные листья» были ей дороги, — сказала Конни. — Вот что! Мне тоже не нужны ее деньги. Как это будет выглядеть, когда на свете так много сирот, так много обездоленных, а я возьму себе эти деньги?
— Это будет выглядеть нормально, Конни, — сказал Альберт. — Это будет выглядеть как будто у тебя есть здравый смысл. Мне, если я возьму ее деньги, просто будет очень погано. А ты вполне можешь взять.
— Я не собираюсь брать ее деньги… — Конни повысила голос. — Ты что, смеешься надо мной, да?
— Подумай о том, как хорошо путешествовать по Европе. Ты же всегда мечтала об этом.
— Альберт, я всегда мечтала об этом с тобой, — с чувством произнесла Конни.
— Такая возможность, детка, не исключается и сейчас.
— Альберт Мейплтоп, я не хочу путешествовать по Европе на ее деньги. Даже с тобой.
— В этом действительно будет заключаться определенная ирония, — сказал Джим. Он был одет в черный свитер, с которого то и дело обирал светлые собачьи волосы.
— И никакой в этом иронии не будет, — возразил Альберт. — Мы никогда не были в Европе.
Наступила долгая мучительная пауза. Наконец Конни произнесла, ни на кого не глядя:
— Я всегда считала, что Шотландия относится к Европе.
Шотландия! Лицо Спенсера прижалось к зеркалу, он почувствовал на своей коже его холодную ровную поверхность. Наконец-то до него дошло. «Господи, какой я идиот!»
Когда он снова настроился на их разговор, то увидел, что Альберт потянулся через стол и погладил руку Конни, успокаивая ее:
— Ну довольно же, дорогая, хватит. Она умерла. Хватит.
— А почему от этого все должно стать лучше? — бросил Джим.
— Не лучше, — грустно сказал Альберт. — А просто все кончилось.
— Мы были друзьями, Констанция, — сказал Альберт. — Друзьями. Просто у тебя очень богатое воображение.
Мог ли Спенсер уличить сейчас Альберта в наглой, беспардонной лжи? Трудно сказать. Любовных писем Альберта к Кристине он не видел ни одного и от нее к нему тоже. Их обоих Спенсер тоже не мог представить вместе, не ощущал запаха его одеколона на ее одежде, того, как смешиваются их дыхания на ноябрьском холоде. Но он все же видел кое-что, возможно, более сильное, более красноречивое. Пакетики с картонными спичками и зажигалки, салфетки из страны с невероятно зеленой травой, страны, где мужчины носят юбки, а волынки играют заунывную музыку, такую странную для нашего уха. Он имел возможность убедиться в том, чем был для Кристины Ким, в девичестве Синклер, Эдинбург, чем была для нее Шотландия, и именно поэтому Спенсер О'Мэлли твердо знал теперь, что Кристина с Альбертом были не просто добрыми друзьями.