— Здесь шеф я, Трейси, — сказал Галлахер, повышая голос.
— Да, действительно, где же был шеф на прошлой неделе, когда мы выкапывали труп обнаженной женщины из-под снега? Где вы были, когда мы нашли девять миллионов долларов на ее счету, и где были вы, когда мы долго не могли найти ни единой души, кто явился бы и справился о погибшей девушке, которая, когда была жива, слыла всеобщей любимицей, но мертвая оказалась никому не нужна! Позвольте мне сказать вам кое-что о себе, куда я смывался, как вы говорите. Вчера я ездил в Норуолк, Коннектикут, и беседовал с женщиной, которая рассказала мне невероятные вещи, а вы даже не дали себе труда меня выслушать, вам было на все это наплевать. Сегодня я ездил в Конкорд, потому что… — он сделал паузу, чтобы передохнуть, — потому что один из отпечатков не стыковался. Я почти ничего не ел четыре дня. А где вы были вчера? Дайте я догадаюсь: играли в футбол со своими детьми и вкушали с супругой чудесный воскресный обед. Так не говорите мне, что я смываюсь неизвестно куда, — выпалил Спенсер, сжимая кулаки. — Я делал свою работу.
Взорвать Спенсера было очень трудно, но если уж он взрывался, так взрывался.
Уилл стоял рядом со Спенсером, не поднимая глаз от пола.
Заговорил Галлахер, причем заметно спокойнее, как если бы был любящим отцом, который пытается умиротворить непослушного ребенка.
— Ладно, Спенсер, — произнес он сквозь сжатые зубы, и Спенсеру, если бы он был меньше разозлен, это показалось бы приятным, потому что шеф никогда не называл его по имени, даже когда они вместе выпивали.
— Не надо меня сейчас называть Спенсер, — бросил О'Мэлли. — Я устал от всего этого. Просто устал. Я отправляюсь домой. У вас есть арестованная девушка, и она ваша. Так сказать, с потрохами. Идите и вещайте в эти микрофончики там в коридоре. Они все ждут вашего заключения. Идите и скажите им все, что вы знаете о Конни Тобиас. О Кристине Ким. И о Натане Синклере.
— Кто, черт возьми, этот Натан Синклер? — прошептал Уилл.
— Извини нас, Трейси, за то, что мы не такие умные, как ты, — проворчал шеф сердито. — Но все же мы не идиоты. Мы, конечно, просим у тебя прощения за то, что у нас есть жены и семьи, но мы тоже пытаемся делать нашу работу — как можем, конечно, хотя, разумеется, не так блестяще, как ты, отдаваясь работе по двадцать четыре часа в сутки.
Спенсер не хотел вступать в дискуссию. Он был переполнен гневом и усталостью до отказа. В таком состоянии он не был давно — наверное, с тех пор, как погибла жена. Внезапно он понял, что Галлахер знает что-то важное о Спенсере Патрике О'Мэлли, что-то такое, что дает ему право все время демонстрировать свою власть, угрожать, шантажировать, Спенсера, и это не в первый раз, когда шеф использует это право с удовольствием.